Михаил Долбилов - Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II

Крестьяне, побуждаемые живою благодарностью за освобождение их от крепостной зависимости, охотно бы присоединялись к православию, если б узнали, что этого, для их же блага, желают Государь и батька Муравьев. Если б об этом сказали им православные священники, они бы подумали, что священники… только желают умножения своих прихожан. Но они поверили бы, если б сказал им высший чиновник вроде Стороженки вместе с мировым посредником, и соглашались бы быть православными после откровенного объявления и объяснения [1113].

Желая подчеркнуть важность речи как таковой в этом деле, Антоний в письме «батьке Муравьеву» словно бы невзначай переключается в стиль беседы с крестьянами и спохватывается, только исписав две страницы («Извините, что я пустился проповедовать, позабыв, что пишу к вам, а не говорю с мужиками»). Воображаемый оратор вещает фактически от имени императора и не скупится на того рода риторику, которую позднее очевидец виленских обращений А.П. Владимиров метко назвал «зазыванием». Вот фрагмент этой «проповеди»:

Государь не может доверять даже р[имским] католикам крестьянам, подозревая, не подверглись ли они льстивым наущениям ксендзов и не настроены [ли] враждебно против Государя. …Государь и батько ваш Муравьев желают для спокойствия края, блага вашего и ваших потомков, чтобы вы согласились быть православными, подобно предкам вашим. …Все [ваши предки] были православными, и все были свободными, пока поляки не завладели здешним краем и паны не взяли русский народ в подданство… [1114]

Для того чтобы побудить крестьян к самоотождествлению с государством, предлагалось прибегнуть к различным материальным поощрениям и стимулам. Антоний с гордостью рассказывал о личном миссионерском успехе: он склонил к переходу в православие четыре семьи из мелкой шляхты, дав взаймы по 5 рублей и обещав похлопотать о снятии с них «контрибуции», т. е. штрафного сбора: «У вас на лбу не написано, что вы мятежники, но и на вас падает пятно, которым замарали себя р[имские] католики; вы это пятно смоете, приняв православие». Среди других способов привлечения к православию «бедняков» из мелкой шляхты, однодворцев, мещан он называл раздачу земельных участков, выделение леса для построек. В отношении крестьян Антоний особенно рассчитывал на некие – едва ли четко отслеженные им самим – социальные механизмы подражания: «Лишь бы одна волость удачно была присоединена к православию, соседние волости легко бы последовали, как овцы за стадом» [1115].

Письмо архиепископа Антония было передано Муравьевым на рассмотрение митрополита Иосифа. Тот указал на отсутствие «твердых оснований» для деятельности специального миссионерского общества в Северо-Западном крае [1116]. Мнение это в принципе не расходилось с муравьевским. Однако, судя по всему, Антоний все-таки сумел заинтересовать Муравьева в возможностях наступательного подхода к проблеме приращения православной паствы. До своей отставки в марте 1865 года генерал-губернатор, как мы видели выше в главе 5, успел утвердить несколько дел о массовом «возвращении» в православие под предлогом разбора паствы, невзирая на то, что среди побуждаемых (или понуждаемых) к смене конфессии было немало лиц с прочным католическим самосознанием (особенно в Логишине на Пинщине). Упомянутый в письме Антония А.П. Стороженко в рапортах Муравьеву в феврале 1865 года писал о необходимости координации усилий к обращению католиков в Минской губернии и, вслед за Антонием, упирал на фактор сотрудничества между мировыми посредниками и священниками и на искусство «говорить с народом». Высшей администрации, доказывал он, следует смелее полагаться на здравый смысл и инициативу рядовых миссионеров-добровольцев, которые отыскивались в самых отдаленных и глухих уголках края:

В Речицком уезде мировые посредники живут с духовенством в дружбе и полном согласии. Зато же видны и последствия этого единодушия: из 5490 душ католиков 1018 приняли православие, и кроме того в с[елении] Липовом изъявили желание также принять православие около 200 душ богемцев. Много этому способствовал мир. поср. подпоручик Дехтерев, человек простой, прослуживший в нижнем чине 12 лет, но необыкновенно сметливый, разумный, имеющий дар говорить с простым народом. Если православие будут вводить с большей энергией, как это делалось до сих пор, то Дехтереву откроется широкое поприще для деятельности не только в Речицком, но в Мозырском и Бобруйском уездах… [1117]

Следует также учесть, что у Антония было множество знакомств в местном образованном обществе (не исключая католиков), а положение архиерея «на покое» давало ему досуг для работы над публицистическими статьями, личных встреч и дискуссий. Судя по подготовленному при его участии год спустя, в конце 1865-го, новому проекту унии католиков Западного края с православием [1118], в Минске и Вильне существовали кружки, в которых миряне и духовные обоих вероисповеданий вели прения на конфессиональные и связанные с ними темы. В письме Муравьеву Антоний утверждал, что его преемник на Минской кафедре архиепископ Михаил Голубович, ходатайствовавший в том же 1864 году об учреждении «Религиозно-патриотического общества для распространения Православия» (и тоже получивший отказ митрополита Иосифа), действовал «по натиску общественного мнения» [1119]. Антоний, скорее всего, преувеличивал мощь «натиска», но эти слова можно интерпретировать как признание того, что излагаемый вслед за ними сценарий массовых обращений уже не является канцелярской тайной.

Преемник Муравьева К.П. Кауфман по прибытии в Вильну не провозглашал курса на организацию массовых обращений. Но к осени 1865 года новому генерал-губернатору пришлось убедиться в том, что, несмотря на отсутствие миссионерского общества, идея оправославления католиков пустила корни и группирует вокруг себя все больше чиновников в подчиненном ему аппарате. Тяга к «обратительству» наблюдалась как в отдаленных от Вильны, примыкающих к великорусским губерниям частях края, так и в западном его крыле.

В ноябре 1865 года на стол Кауфману лег примечательный документ – рапорт исправника Могилевского уезда О.Г. Сукрухо губернатору А.П. Беклемишеву. Сукрухо был известным в губернии ревнителем православия; на страницах этой работы он представал уже как активный участник позднейшего спора вокруг чудотворной иконы в Белыничском костеле. В рапорте губернатору от 7 октября он докладывал о том, как он сам и его помощник стараются инспирировать в среде мелкой шляхты движение в православие. Дело это началось было хорошо, но вскоре натолкнулось на серьезное препятствие: «Во многих местах шляхта единогласно возражала, что, если бы было поменьше костелов и в особенности ксендзов, они не задумываясь исполнили бы желание Правительства, боятся только одного, что ксендзы их проклянут и вообще им не будет от них житья». Развитие событий подтверждало зловредность ксендзов: в одной околице они уже пригрозили, что «всякого того, кто перейдет в Православие, они и Папа проклянут со всем семейством». «Это несколько случаев явного противодействия ксендзов, а сколько тайных увещаний?» – сокрушался Сукрухо [1120].