В Козлов - Обманутая, но торжествующая Клио

Левин старательно следует этому фантастическому домыслу Орлова. Документально доказав, пишет он, что "вся карьера Сталина до революции складывалась под знаком великого секрета его жизни-службы в качестве шпиона, мы получим ответ на вопрос, который задает весь мир после сенсационных разоблачений, прозвучавших на XX съезде…" [226].

Итак, "Лайф" своим апрельским номером разом представил общественности двойную сенсацию, удивительно сходившуюся в одну точку. Немудрено поэтому, что вокруг этих сенсаций развернулась одна из самых выдающихся в истории фальсификаций исторических источников полемическая дуэль.

Еще до выхода в свет журнала в редакционной статье "Нового русского слова" М.Вейнбаум назвал аргументацию Левина подлинности письма Еремина недостаточной. Суть его опровержений заключалась в следующем. Не установлено, что в Енисейске было охранное отделение, на письме отсутствует печать, псевдоним "Сталин" был в 1913 г. мало кому известен, Департамент полиции никогда не называл своих сотрудников "агентами", употребляя вместо этого понятие "секретные сотрудники", наконец, вызывает подозрение упоминание в письме Еремина об избрании Сталина в ЦК большевистской партии на Пражской конференции, так как он был кооптирован в ЦК уже после нее [227].

Через несколько дней Вейнбауму ответил А.Михайловский, попытавшийся развеять его сомнения в подлинности письма Еремина. По его словам, в Енисейске было охранное отделение, на документах Департамента полиции, имевших характер внутренней переписки, печати не ставились, Департамент полиции не употреблял понятий "сотрудник", "секретный сотрудник", а только "агент", "секретный агент", для Еремина было совершенно безразлично, был избран или кооптирован Сталин в ЦК партии. Кроме того, пишет он, в Департаменте полиции "существовал такой порядок: если агент, работавший на два фронта, становился в оппозицию к царскому режиму, то его кличка не упоминалась" [228].

Однако уже на следующий день в газете "Новое русское слово" Г.Аронсон попытался вновь показать фальсифицированный характер письма Еремина. Повторив часть аргументов Вейнбаума, он добавил к ним новые. По его мнению, обычному полицейско-канцелярскому стилю деловых бумаг не соответствует имеющееся в письме выражение"…Сталин, по возвращении в Петербург, стал в явную оппозицию правительству…", т. к. большевики были партией революции, а не оппозиции. В документе 1913 г., т. е. до начала Первой мировой войны, упоминается "Петербург", а не "Санкт-Петербург" или хотя бы "С.-Петербург". "Мы имеем дело не с подлинным документом, — заключал Аронсон, — а с фальшивкой, каких одно время в русской эмиграции расплодилось немало и по разнообразным случаям" [229]. Своей следующей заметкой Аронсон еще больше усилил свою позицию. Ссылаясь на вышедшую в 1947 г. в СССР книгу М.Москалева "Русское Бюро. ЦК большевистской партии, 1912 — март 1917", он заметил, что в ней автор использовал архивные фонды Енисейского жандармского управления и Енисейского розыскного пункта и ни разу не сослался на дела и документы Енисейского охранного отделения. "Отсутствие всякого упоминания об охранном отделении в Енисейске, — заключал Аронсон, — усиливает сомнение в достоверности документа, адресованного Енисейскому охранному отделению" [230].

Аронсону 6 мая вновь ответил Михайловский [231]. По его мнению, Еремин был вправе говорить о том, что Сталин встал в оппозицию, поскольку он был своим человеком в Департаменте полиции, употребление полного, а не сокращенного названия российской столицы (Петербург) являлось "формальностью", не соблюдавшейся в "маловажной переписке", виденные им документы Департамента полиции имеют тот же бланк, что и письмо Еремина, который в качестве руководителя отдела имел право ставить на документах одну свою подпись, в отличие от "обывателя" охранка хорошо знала все псевдонимы Сталина.

Любопытно, что в этом же номере газеты "Новое русское слово" была помещена под нейтральным названием "Документ о Сталине" заметка Н.Нарокова [232]. Соглашаясь с тем, что письмо Еремина "не отвечает формам тогдашнего делопроизводства, прежде всего гражданского", автор тем не менее фактически в своем заключении говорит о его подлинности. Письмо Еремина, пишет он, не является ни "предписанием", ни "отношением", ни "циркуляром", ни "справкой", а представляет собой особый вид служебной бумаги — "официальное письмо", отправленное не от учреждения, а от "лица" и на "личном бланке" (?).

Аргументацию Нарокова вскоре попытался конкретизировать П.Елецкий. Согласно его заключению, злополучный документ написан по форме "личного письма из Положения о письмоводстве в военном ведомстве", которым пользовался Корпус жандармов и, "надо думать", Департамент полиции. В соответствии с этим "Положением" подписи второго лица и печати на подобного рода документах не требовались [233].

Во все более раскручивавшейся полемической дуэли вокруг письма Еремина вскоре прозвучал и голос почти очевидца событий. А.В.Байкалов, проживавший в Красноярске с конца 1910 г. по 1918 г. после административной ссылки в Туруханский край, заявил, что в Енисейске "никаких жандармских учреждений вообще не было". После Февральской революции он лично во главе военного наряда занял и опечатал помещения губернского жандармского управления в Красноярске, в том числе архив. В ходе тщательного изучения архива жандармского управления на предмет выявления его секретных агентов никаких данных о связях Сталина с охранкой обнаружено не было [234].

После более чем месячной паузы в полемическую дуэль вступил и главный виновник сенсаций — журнал "Лайф". Б.Д.Вольф, автор книги "Трое, сделавшие революцию", находя воспоминания Орлова убедительными, в отношении письма Еремина предлагает "проверить несколько моментов": известность псевдонима Сталина, впервые использованного им 12 января 1913 г., и эпизод с разгромом полицией Авлабарской типографии — 15 апреля 1906 г., когда это случилось, Сталин находился в Стокгольме, а не в Грузии. Но в свете дальнейших событий, о которых читатель узнает ниже, важное значение имело своеобразное мемуарное свидетельство Вольфа. "В 1952 году, — пишет он, — ко мне обращался за консультацией чиновник, эксперт по России из Госдепартамента, по поводу документа, являющегося, как кажется, тем самым, который вы теперь опубликовали. Мы пришли к заключению, что результаты его публикации в тот момент были непредсказуемы" [235].

Серия последующих полемических выпадов друг против друга сторонников и противников подлинности письма Еремина мало что добавляла к их аргументации. Дисбаланс в их все более и более ужесточающийся спор внесла статья Аронсона "Фальшивка о Сталине". По опубликованным в СССР еще в 1927 г. источникам он установил, что 12 июля 1913 г. Еремин никак не мог подписать письмо Железнякову, поскольку еще 11 июня того же года он был назначен начальником Финляндского жандармского управления. Фальсификатор или фальсификаторы, не зная об этом, "не доглядели мелочь — и на этой мелочи провалились", заключал Аронсон [236].