Сергей Соловьев - История России с древнейших времен. Том 9. Царствование Михаила Федоровича Романова 1613–1645 гг.

Но мало того, что державцы, указывая на мирное постановление, не хотели называть Михаила Феодоровича царем, некоторые из них начали требовать, чтоб и русские воеводы не называли его царем, а сами начали называть его уничижительным полуименем и заподозривать законность его избрания. Литовский серпейский державца писал московскому мосальскому воеводе Хитрову: «Ты к нам пишешь грамоты не по мирному постановлению, своего М. величаешь царем, как будто не знаешь, что все государство Московское, думаю и сам ты и М. тот, королевичу нашему крест целовали; мир заключен был между государствами, а не с М., посланник Киреевский приходил в Литву не от М., но от панов-рад государства Московского!» На эту грамоту отвечал калужский воевода Вельяминов: «Из вашего письма видно, что вы не шляхетского, а холопского неучтивого ложа дети, и по своей неучтивой, последней, наипростейшей природе скверные ваши уста на великого государя нашего, помазанника божия, отверзаете подобно бешеному псу; на такого помазанника божия вам, собакам, непристойно было хульных своих уст отверзать и таким простым именем его государя злословить». Эта грамота вызвала ответ, еще более дерзкий: «Описываешь М. Романова, жильца государя царя Владислава Жигимонтовича всея Руси, которого воры, козаки, посадили с Кузьмою Мининым на Московском государстве без совета с вами, боярами и дворянами. Ныне он не на своем престоле сидит, а на того, который искони государь и сын государев, а не монашеский». Вельяминов отвечал: «Вы нынешнего короля свого называете шведом; королеву его бесчестите и браните неучтивыми речами и детей их; у вас повелось издавна, с государями вашими как хотите, так и делаете; они на вас за то не гневаются, потому что вспихнете их на королевство, а потом сами и спихнете, как сделали с Генрихом королем, а после того и Стефана короля отравили, который вами хотел владеть, как годно государям. Мы великим государям своим никогда такой измены не делывали… И прежде великий государь патриарх Филарет Никитич в мире был великий и ближний сенатор. Владиславу вашему того великого государства бог не дал за отца его и за его неправды, за вашу собацкую ложь и за лакомство, и вперед Владиславу государства Московского не видать никогда; пошатавшись по чужим землям, может и даром сгинуть, или отправит его на тот свет мачеха, а его родная тетка по матери, что у вас не новое». Серпейский державца не остался в долгу, ругательства усиливались все более и более, дело дошло до последней брани…

Бояре послали к панам список с грамоты серпейского державцы, объявляя, что подобных вещей терпеть не будут, и требуя наказания баламутам. Паны отвечали, что они мирного постановления не нарушают ни в чем, и давали знать, что самозванцы готовы, хотя король им и не благоприятствует: «Сами знаете, что из вашего народа московского некоторые, называясь государскими сыновьями, опять грамоты рассылают и людей вольных военных к себе призывают, с запорожскими и донскими козаками ссылаются и по примеру Дмитрия войною государства Московского доступать хотят: оттого великая смута на вашей украйне была, но король заказ крепкий учинил, чтоб никто из людей его не смел идти». Относительно царя Михаила паны отвечали, что он написан в перемирной записи Михаилом Феодоровичем, а не государем, потому что Владислав от своих прав не отказывался. Относительно же грамоты державца серпейского паны писали: «Мы этот список вычитали и видели, что они как солдаты, служивые люди, не зная письменного обычая, как в чужие государства пишут, попросту писали». В октябре 1620 года приехали в Москву посланники от панов Александр Слизень и Николай Анфорович с теми же речами: «Владислав прав своих на Московское государство не оставил, и вас всех и с вами Михаила Федоровича, которого вы теперь государем у себя называете, от крестного целованья не освободил». Опять паны писали о воровских заводах для угрозы боярам, желая показать, что от короля зависит сдержать и наслать самозванца на Московское государство: «В то время, – писали паны, – как комиссары на Орше платили жалованье войску, разводили его из полков и войско разъезжалось, объявился новый завод: начали метать войску грамоты от имени Ивана Дмитриевича, царевича московского, московским письмом и за московскою печатью, пишут в грамотах, что он жив и просит войско, чтоб оно, помня к себе жалованье отца его, шло в Московскую землю и помогало ему доступать отчины, государства Московского, а он им обещает добрую награду. Многие в войске этому поверили и хотели было на службу к нему идти, но комиссары доказывали рыцарству многими словами, что это выдумка, и пригрозили именем королевским, чтоб никто из них за такое воровское дело не брался; отецкие дети все их послушались, по домам разъехались, а козаки и пахолики некоторые пошли к запорожским козакам, чтоб с ними вместе провожать того Ивана в землю Московскую; тогда король тотчас разослал листы во все украинские места и запорожцам послал приказ с угрозою, чтоб все разъехались с границ».

В таком положении находились польские дела, когда в августе 1621 года приехал в Москву турецкий посланник, грек Фома Кантакузин. Если верить донесениям французского посланника в Константинополе де-Сези, об отправлении этого посольства хлопотал византийский патриарх Кирилл, голландский посланник и несколько турецких вельмож. Султан Осман писал, что он идет с войском на литовского короля: так чтоб царь воспользовался этим случаем отомстить полякам и закрепить дружбу с ним, султаном, шел бы немедленно со всем своим войском на короля. Великий визирь Гуссейн прислал от себя особую грамоту любительному другу своему, московскому королю, в которой писал, что пришло время подпоясаться воинским храбрым поясом, и чтоб царь такого времени не пропускал. Константинопольский патриарх Кирилл писал о том же Филарету Никитичу. Кантакузин объявил от имени султана: «Слух до него дошел, что сын ваш польскому королю послал денег на помощь и сам хочет идти: так он бы этого не делал, а стоял бы с нами на польского короля вместе; а когда султан Польскую землю повоюет и города поберет, то русские города – Смоленск и другие сыну твоему отдаст даром совсем. Ведомо великому государю, сыну вашему, и тебе, великому святителю, – продолжал Кантакузин, – что теперь в Немецкой земле у цесаря рознь великая с люторами и земли у него отошли многие; на Угорской и Семиградской земле султан Осман посадил Бетлем-Габора, на Волошской – сына Михны воеводы, на Молдавской земле – моего тестя, велел им всем стоять против цесаря, чтоб цесарю не дать помогать польскому королю; цесарю теперь стало до себя, и себя ему не оборонить. Султан Осман нарочно послал сюда меня, человека греческой веры, чтоб вы во всем мне верили и на государя моего были надежны: он подлинно стал на польского короля на десять лет и пошел уже в поход, а меня отпустил с дороги; да и цареградский патриарх Кирилл велел вашему святительству говорить накрепко, чтоб сын ваш с султаном стоял заодно и помощи польскому королю не посылал; в том я вам, государям, душу даю, что Осман султан с великим государем, сыном вашим, хочет быть в крепкой братской дружбе и любви, и на польского короля стоять с ним заодно».