Николай Карамзин - История государства Российского. Том 5. От Великого князя Дмитрия Иоанновича до Иоана III

Между достопамятностями Димитриева времени должно заметить частые путешествия Греческих духовных сановников, особенно из Палестины, в Москву для собрания милостыни. Знаменитейший из них был Иерусалимский Архимандрит Нифонт, который посредством золота, вывезенного им из России, достиг Патриаршества. Утесняемые неверными, Греки пользовались усердием наших предков к Святым Местам и, требуя денег для восстановления храмов разоренных, употребляли оные более на мирские, нежели на церковные нужды. – Вообще Греция, приближаясь к своему конечному падению и недоброжелательством Рима как бы исключенная из системы держав Христианских, была в самой тесной связи с единоверною Россиею, которая начинала воскресать в Москве, и хотя не могла защитить Константинополя, но уделяла ему часть своего избытка, посылая дары Императору и Патриарху. Житель Цареградский во глубине нашего Севера, как прежде в Киеве, находил для себя второе отечество, где люди ученые столько любили язык его, что Алексий Митрополит даже в Русских грамотах подписывал имя свое по-Гречески. В Константинополе обитало всегда множество Россиян, привлекаемых купечеством или набожностию и живших там обыкновенно в монастыре Св. Иоанна Предтечи. Чтобы дать читателю ясное понятие о тогдашнем пути от Москвы до Царяграда, приведем здесь некоторые места из записок одного Российского духовного сановника, бывшего в Греции вместе с Митрополитом Пименом.

«Мы выехали из Москвы, – пишет он, – 13 Апреля в 1389 году, во Вторник Страстной Недели, и Митрополит велел Епископу Смоленскому, Михаилу, вместе с Архимандритом Спасским Сергием записывать все достопамятности сего путешествия. Пробыв Великую Субботу в Коломне, отправились мы Окою в день Пасхи к Рязани, где, за несколько верст от Переславля, встретили нас сыновья Олеговы: наконец и сам Князь со всеми Боярами и со крестами. Дружелюбно угостив Пимена, он проводил его из города в Фомино Воскресение; а Воевода Княжеский, Станислав, долженствовал охранять нас в пути до реки Дона: ибо в сих местах бывают частые разбои. За нами везли на колесах три струга с большою лодкою, и в Четверток спустили их на реку Дон. В Пятницу мы приехали к урочищу Кир-Михаилову, где прежде находился город. Тут откланялись Митрополиту Бояре Олеговы и Епископы, Ермий Рязанский, Феодор Ростовский, Евфросин Суздальский, Даниил Звенигородский Исаакий же Черниговский и Михаил Смоленский в Воскресенье сели с Пименом на суда и поплыли вниз рекою Доном.

Нельзя вообразить ничего унылее сего путешествия. Везде голые, необозримые пустыни; нет ни селения, ни людей; одни дикие звери, козы, лоси, волки, медведи, выдры, бобры смотрят с берега на странников как на редкое явление в сей стране; лебеди, орлы, гуси и журавли непрестанно парили над нами. Там существовали некогда города знаменитые: ныне едва приметны следы их.

В Понедельник миновали мы реку Мечу и Сосну, во вторник Острую Луку, в среду Кривой Бор, а в шестой день плавания устье Воронежа. 9 маия встретил нас Князь Юрий Елецкий» (потомок Михаила Черниговского) «с своими Боярами и со множеством людей. Исполняя данное ему Олегом повеление, он изъявил Митрополиту искреннее дружелюбие и снабдил его всем нужным.

Оттуда приплыли мы к Тихой Сосне и на ее берегах видели ряд белых каменных столпов, подобных малым стогам: работа и вид прекрасны!

Оставив за собою реки Червленный Яр, Битюг и Хопер, в пятое Воскресение после Светлого миновали мы устье Медведицы и других рек, а во Вторник Серклию (Саркел?), город древний, а ныне только развалины. Тут в первый раз на обеих сторонах Дона показались Татары Сарыховина Улуса и бесчисленное множество их скота, овец, коз, волов, вельблюдов, коней. Мысль, что мы уже вступили в землю сих варваров, приводила нас в трепет; но они не сделали никому обиды, а только спрашивали везде, куда едем, и давали нам молока. Таким образом проплыв еще мимо Улуса Вулатова и Акбугина, мы накануне Вознесения достигли Азова, города Фряжского и Немецкого; а в неделю Святых Отцев перегрузились в корабль на устье Дона». Тут путешественник рассказывает, что Генуэзцы, у коих Пимен (в 1380 году) занимал деньги в Греции на имя Великого Князя, схватили его как неисправного должника и хотели заключить в темницу; однако ж Митрополит откупился серебром и благополучно отправился в свой путь Азовским и Черным морем.

Осыпая в Москве единоверных Греков благодеяниями, Димитрий привлекал в Россию и других Европейцев. Между его грамотами находим одну, данную Андрею Фрязину (вероятно, Генуэзцу) на область Печерскую, бывшую прежде за дядею сего Андрея, Матфеем Фрязиным. В грамоте сказано, чтобы жители ему повиновались и что он, следуя древним уставам, должен блюсти там общее спокойствие. Димитрий, глава Новогородцев, имел, как видно, право давать Наместника Печерянам, их подданным. Таким образом Москва и в XIV веке не чуждалась иностранцев, которые могли быть нужны для ее гражданского образования, и мнение, что до времен Иоанна III она не имела никакого сношения с Западом Европы, есть ложное. Азовские и Таврические Генуэзцы служили посредниками между Италиею и нашим Севером.

В Государствование Донского Россияне Великого Княжения оставили куны, заменив оные мелкою, серебряною монетою, для коей служила образцом Татарская. Моголы в древнем своем отечестве и в Китае вместо денег употребляли древесную кору и лоскутки кожаные с клеймом Ханским; но в Бухарин и в Капчаке имели собственную серебрянную и медную монету: первая называлась тангою , вторая пулом . Россияне сим именем назвали и свою, то есть, серебряную, деньгами , а медную пулами . Последние уже ходили и при отце Донского; а древнейшие из серебряных, доныне нам известных, биты в княжение Димитрия, весом 1/4 золотника, с изображением всадника. В мирном условии Тверского Князя с Димитрием, заключенном в 1375 году, еще упоминается о резанях , или мелких кунах; но в позднейших договорах цены вещей определяются только алтынами и деньгами (коих считалось 6 в алтыне).

Последний год Димитриева княжения особенно достопамятен началом огнестрельного искусства в России. Пишут, что Монах Францисканский, Константин Ангклицен или Бартольд Шварц, изобрел порох около половины XIV века и сообщил сие важное открытие Венециянам, воевавшим тогда с генуэзцами. Французы в 1338 году уже знали оное, и Король Английский Эдуард III, в славной битве при Креси (в 1346), разил неприятелей пушками. Вероятно, что Аравитяне еще гораздо ранее употребляли порох. Восточные Историки XIII столетия описывают его действие, и Гренадский Владетель, Абалвалид Исмаил Бен Ассер, в 1312 году имел снаряд огнестрельный. Нет сомнения, что и Монах Рогер Бакон за 100 лет до Бартольда Шварца умел составлять порох: ибо ясно говорит, в своем творении De nullitate Magiae, о свойстве и силе оного. Сказание нашего собственного летописца, что в 1185 году Князь Половецкий Кончак возил с собою Харазского Турка, стрелявшего живым огнем , также заставляет думать, что оружие сего человека могло быть огнестрельное. Но в России оно не употреблялось до 1389 года, когда, по известию одной летописи, вывезли к нам из земли Немецкой арматы и стрельбу огненную , с того времени сведанную Россиянами. Хотя еще в описании Московской осады 1382 года упоминается о пушках , но так назывались у нас прежде не нынешние воинские орудия сего имени, а большие самострелы, или махины, коими осажденные бросали камни в осаждающих. – При сыне Донского, Василии, уже делали в Москве и порох.