Иероним Уборевич - КОМАНДАРМ УБОРЕВИЧ. Воспоминания друзей и соратников.

Потом уже от верного друга нашей семьи Марии Спиридоновны Болотской я узнала, как это произошло.

29 мая 1937 года папа получил вызов из Смоленска в Москву. Когда поезд подходил к Москве, маме дали знать по телефону служащие ВОСО. Мама попросила Марию Спиридоновну - Машу, как она ее называла - приготовить завтрак, а сама побежала встречать отца. Но вернулась поздно, одна, и сказала, что отец где-то задерживается. На самом же деле случилось вот что.

Подойдя к вагону, мама увидела, что у всех входов стоят работники НКВД. Она неожиданно резко оттолкнула охранника и вбежала в вагон. Навстречу по коридору шел отец, в штатском, очень бледный. Мама крикнула: «Иеронимус!» Отец успел только сказать: «Не волнуйся, Нинок, все уладится», как их растащили в разные купе и заперли. Маму продержали под запором около четырех часов. Когда выпустили, она поехала в НКВД, ворвалась в кабинет какого- то начальника, резко спросила: «Что это у вас творится? Иероним Петрович арестован в своем вагоне!» Ее усадили на стул, успокоили, сказав, что во всем разберутся, все будет в порядке. А в тот же день к нам пришли с обыском.

10 июня маме предложили выехать из Москвы, дали на выбор пять городов: Оренбург, Гурьев, Актюбинск, Семипалатинск и Астрахань. Мама выбрала Астрахань, полагая, что там легче найти работу. Бедная, она не подозревала, какая ужасная участь ее ждет.

Выехали мы 12 июня, в тот день, когда приговор над отцом и его товарищами уже был приведен в исполнение. Но я целый месяц не знала об этом. Мама носила горе в себе, скрывала пока от меня. В поезде мне не давали в руки газет. Мама ни минуты не сомневалась в полной невиновности отца и не знала, как объяснить мне происшедшее. Сама она держалась удивительно мужественно, я не видела на ее глазах слез. И никакой истерики.

О том, что у нас не стало отцов, я узнала от Пети Якира. Прибежала в гараж, отведенный нам под жилье. Мама начала отчитывать за то, что я долго где-то пропадала. Я в сердцах ответила ей: «У меня нет теперь папы, а ты еще ругаешь!» Бедная мамочка, разве я могла подумать, что этими словами причиню тебе такую рану? Мама бросилась на кровать и зарыдала. Я в страхе прижалась к ней.

В Астрахани мы прожили недолго. 5 сентября во двор, где мы жили, вошел человек в форме НКВД. Мама увидела его, сказала: «Это за мной». Она засуетилась, забеспокоилась обо мне. Человек сказал: «С ней ничего не сделается. Соберите ей вещи». Укладывал вещи, мама незаметно положила в мой туфель маленькую папину фотографию. Чем старше я становилась, тем больше мне говорил о мамином отношении к отцу этот факт.

Легковая машина увезла маму и через короткое время вернулась за мной. Меня привезли в детприемник. Там я встретила своих друзей - Вету Гамарник, Светлану Тухачевскую, Славу Фельдмана. Прожили мы там семнадцать дней. 22-го вечером нас повезли на грузовике через весь город на вокзал. Вечер был теплый, весь город в зелени. Мы с горечью смотрели на этот безмятежный мир, понимая, что выброшены из него. И начался долгий путь: детдом, тюрьмы, пересылки, этапы, лагеря. На этом пути я везде встречала людей, которые старались облегчить мне его, людей, которые, услышав мою фамилию, подходили, с волнением говорили об Иерониме Петровиче Уборевиче, высказывали мне то человеческое сочувствие, которое так ценишь в беде.

Надеялась еще, что когда-нибудь встречусь с мамой. Вернувшись в Москву в 1956 году, от М. С. Болотской узнала, что в начале Отечественной войны в тюрьме прекратили принимать передачи для мамы...

В 1959 году, летом, я поехала в Вильнюс. Меня очень хорошо встретили в ЦK КП Литвы, дали машину, я добралась до Дугсят, а оттуда к сестрам отца - тете Оне и тете Ангеле. Мы с трудом объяснялись с тетей Ангелой: она плохо говорила по-русски, а я не знаю литовского языка. Из ее рассказов я все же многое поняла. Она говорила, что отца открыл бродячий учитель, живший то на одном, то на другом хуторе и учивший крестьянских детей. Он обратил внимание на необыкновенную память Иеронима. Мальчик мог, прочитав раз страницу, повторить текст наизусть. Поразили учителя не только большие способности мальчика, но и удивительная для его лет жажда знаний и воля. Учитель стал уговаривать его отца Пятраса Уборявичюса дать младшему сыну серьезное образование. Пятрас не соглашался - считал это ненужным и страшился больших денежных затрат. И вот тут старший брат Балис (он был старше папы на двадцать лет) настоял на том, чтобы Иеронима послали учиться, заявив, что материальные заботы берет на себя.

Тетя Ангела говорила, что, научившись читать, мальчик так пристрастился к книгам, что именно тогда и испортил зрение: читать приходилось при свете маленькой свечи.

Тетя показала мне фундамент домика, в котором прошло детство моего отца. Я выломала из него небольшой слоистый камень и взяла с собой.

Я рано лишилась матери. Она умерла в ноябре 1920 года, когда я только родилась.

Отца, как мне потом говорили, дома тогда не было. Он где-то воевал. Моя бабушка С. А. Дубинина оставила меня у себя в Брянске.

Почта тогда работала плохо, но отец всегда находил, с кем переслать нам с бабушкой деньги, кусок сала, фунт сахару или мешочек муки из своего походного пайка.

В самые ранние годы отец казался мне каким-то сказочным, веселым волшебником. Бывало, нежданно-негаданно приедет и так же неожиданно уедет. А если проводил в Брянске несколько дней, весь дом оживал, было шумно и весело.

Помню, я сильно болела, а наступал Новый год. Бабушка устроила елку и приговаривала:

- Ах, дед-мороз, дед-мороз! Что же это он опаздывает с подарками? Вдруг в комнату постучали.

За дверью кто-то хрипло спросил:

- Здесь живет девочка Надя?

- Здесь, - робко ответила я.

В комнату вошли несколько человек. Все в причудливых масках. Один из них, с бородой, в костюме деда-мороза, с мешком за плечами, подошел к моей кроватке, суровым голосом спросил у бабушки:

- А она хорошая девочка?

- Хорошая, - ответила та.

- Тогда получай, Надя, подарки!

И дед-мороз вынул из мешка какие-то свертки. Развернул один и положил около меня большую куклу. Она была так хороша - таких я никогда не видела. Поздравляя с Новым годом, дед-мороз поцеловал меня и спросил:

- А ты хотела бы видеть папу?

- Конечно! Тогда отвернись, - сказал кто-то другой.

Я отвернулась, и через минуту передо мной стоял папа в гимнастерке. Он наклонился, крепко обнял меня.

Закончив семилетнюю школу, я готовилась вступить в комсомол.

Отец теперь уже говорил со мной серьезно, как со взрослой:

- Ты вступаешь в Ленинский комсомол.

А ты знаешь, кто такой Ленин? Понимаешь ли ты, что это за человек, имя которого носит комсомол?

Он в простой, понятной форме рассказал о Ленине. Мне кажется, что именно от отца я узнала о нашем Ильиче по-настоящему, куда больше, чем слышала до того в школе. Наверно, потому он так хорошо сумел рассказать, что сам под руководством Ленина боролся и побеждал врагов.