Андрей Марчуков - Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы

«“Украинцы” (здесь имеется в виду не народ, а адепты украинского национального движения. – А. М. ) – это особый вид людей. Родившись русским, украинец не чувствует себя русским, отрицает в самом себе свою “русскость” и злобно ненавидит все русское. Слова: Русь, русский, Россия, российский – действуют на него как красный платок на быка. Без пены у рта он не может их слышать. Но особенно раздражают “украинца” старинные, предковские названия: Малая Русь, Малороссия, малорусский, малороссийский… Все русское для них – предмет глубочайшей ненависти и хамского презрения» [151]. Такая характеристика психологии членов украинского движения, данная его противником – малороссом, при внимательном рассмотрении оказывается очень точной. История XX в. и наши дни лишь еще и еще раз подтвердила правоту этой психоэмоциональной характеристики.

Радикальность, антироссийская и антирусская направленность украинского движения, заложенные уже в самом его фундаменте, лишь проявлялись и становились все более яркими по мере развития движения и встававших перед ним трудностей в ходе борьбы за реализацию своего национального идеала. Относительная слабость приводила к неудачам, а те порождали отчаяние и озлобление, усиливая антироссийскую окрашенность движения. А это, в свою очередь, лишь укрепляло его отрицательную доминанту, формировало колоссальный комплекс неполноценности и провинциальности (провинциальности духа), ставший отличительной чертой приверженцев украинского движения (и которого нет у тех их соотечественников, что не порывали с русской культурой и исторической традицией). В перспективе это грозило выхолащиванием той положительной заряженности, направленной на конструирование своего национального фантома и превращения его в живой национально-государственный организм, которая есть и должна быть у любого движения, особенно национального. При таком положении украинский фантом мог быть сведен не к положительному идеалу, а к антитезе его «спарринг-партнера», к некоему антиорганизму, антинации.

Если провести некоторые аналогии, то по своей «отрицательной» направленности (здесь речь идет о механизме функционирования, а не об эмоциональных оценках) украинское движение можно сравнить с македонским национальным движением [152]. Действительно, во всех прочих случаях со славянскими национальными движениями имели место вполне выраженные потенциальные особенности, которые при соответствующей работе были способны превратиться в объективные характеристики национальной общности. Это либо отчетливый этнический фундамент (у чехов), либо конфессиональные (между сербами и хорватами) и языковые (у болгар) различия, либо различная государственная традиция (чехи и словаки) или их сочетания. Македонское же движение зародилось и действовало на отрицании болгарской и сербской (и греческой) национальных идентичностей. Правда, в данном случае противопоставление было двусторонним, что позволило адептам движения выработать некий промежуточный национальный тип. Такой вариант, кстати, был возможен для русинов Галиции, имевших серьезные предпосылки для выработки собственной, галицийской, национальной идентичности на противопоставлении польской и общерусско-малорусской. Но этого не произошло, и там утвердились принцип соборности Украины (две территории – одна нация) и идентичность украинская. Хотя этнические, культурные, ментальные различия между бывшей русской и австрийской частями Украины сохраняются до сих пор, так как были закреплены в решающий период украинского нациотворения – в 1920–1930-х гг. В немалой степени именно они задерживают и усложняют создание в современной Украине монолитного в национальном отношении общества.

Таким образом, ключевая причина относительной слабости и немногочисленности украинского национального движения и его недостаточного укоренения в массах крылась в его характере как движения не «созданного» на базе этноса с довольно отчетливыми субъективными признаками («этническим фундаментом», языком, религией, исторической памятью), а скорее «выделяющегося» из более крупного организма, сложившегося или находящегося на стадии формирования и своей основой имеющего этнос с гораздо менее ярко выраженными признаками . Возникшая как результат этого отрицательная доминанта движения, к тому же односторонняя, только затрудняла национальное строительство.

Все это, конечно, так. Но при этом не следует забывать, что слабость движения, в частности его влияние среди населения, была именно относительной. Хотя и медленно, но утверждалась в массах и украинская самоидентификация. Национальные идеи были просто чем-то отвлеченным от реальных проблем «земной» жизни. К тому же даже принятие украинской идентичности еще не означало полного противопоставления как России, так и русскости, хотя уже и не в таком виде, в каком она могла бы быть при торжестве проекта Большой русской нации. Иными словами, от принятия украинской идентичности широкими массами (именно ими) до превращения ее в некую символическую, определяющую мировоззрение категорию (то есть до ее «национализации») лежала определенная дистанция.

Украинское движение обладало еще одной весьма важной чертой: оно было активным и деятельным (и здесь маргинальность ему только помогала). К нему примыкали те, кто разделял определенные взгляды и был им предан. Длительный путь становления и развития движения научил его сторонников самоорганизовываться и надеяться прежде всего на собственные силы и средства. Это ценное качество проявилось сразу же после Февральской революции и позволило украинскому движению не растеряться в новых условиях и приступить к достижению поставленных им целей, а также начать наверстывать все, что оно не успело достичь до революции. Не менее важно то, что никакая активность не могла бы компенсировать неподготовленность движения к политической борьбе. А украинское движение, несмотря на свою, вызванную внешними и внутренними причинами, относительную слабость, оказалось все же готово принять вызов, брошенный мировой вой ной и революцией. Это и стало итогом и главным достижением его предыдущего развития.

Итак, к революции 1917 г. украинское национальное движение подошло уже достаточно сформировавшимся идеологически и оформленным организационно, в том числе в политические партии. Им были разработаны основы литературного языка, выработана национальная концепция истории «украинского народа». Время от времени выдвигались определенные требования в национально-культурной и политической сферах. Движение вплотную подошло к вопросу о формах национально-государственного устройства Украины. Главное – ему удалось утвердить в общественном и, отчасти, народном сознании идею особой украинской идентичности и закрепить такие связанные с самосознанием национально-политические понятия, как «Украина», «украинцы» и т. п., которые все больше начали наполняться этническим содержанием.