Андрей Марчуков - Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы

На почве экономического недовольства вполне могли развиться национальные противоречия. Указанные выше особенности формирования рабочего класса Украины и специфика условий его труда сводили эту возможность к минимуму, но таковые тоже имели место. Националистические настроения были представлены среди рабочих довольно слабо, в основном имели место случаи антисемитизма. Конфликты возникали и с представителями других национальностей. Например, на шахте № 29 Сталинского округа немцы были недовольны русскими рабочими, угрожая им увольнением. Русские же обвиняли немцев в пристрастии к спиртному, выражали недовольство их более высокими ставками и жаловались, что им самим не хватает «на харчи» [434]. Впрочем, множество конфликтов случалось в основном на бытовой и профессиональной почве и зачастую они имели лишь видимость межнациональных.

Говоря о случаях националистических проявлений, нельзя исключать и наличие национальных противоречий, не связанных с сиюминутной политикой. Чаще всего они наблюдались в западных регионах республики, вдали от крупных промышленных центров. Поскольку польское и еврейское население было представлено там довольно широко, случаи национального антагонизма в этих районах приобретали антипольскую и антиеврейскую направленность. Так, в обзорах политического состояния приграничных округов прямо указывалось на «наличие национальной розни в рабочей среде», а именно на неприязнь рабочих-поляков к евреям и украинцам, и наоборот [435]. Данная ситуация имела глубокие религиозные, этнические и социальные корни. Советская действительность лишь заострила их и по-новому преподнесла. Например, основная масса рабочих-поляков в случае вероятной войны была настроена либо пораженчески, надеясь на восстановление «исторической Польши», либо явно ждала ее и злорадствовала. В то же время рабочие-украинцы в тех же местностях и на тех же предприятиях были настроены прямо противоположным образом и были готовы защищать Советский Союз [436]. Это обстоятельство, кстати, имело немаловажное значение, поскольку не только укрепляло в среде рабочих-украинцев Правобережья просоветские настроения, но и способствовало их цивилизационному выбору в пользу СССР-России.

Но взаимоотношения между коренным этносом и этническими меньшинствами – тема особая, да к тому же отношения эти были чреваты осложнениями даже при благоприятной атмосфере национального мира. Учитывая специфику рабочего класса Украины, особого внимания заслуживает состояние взаимоотношений между главными этническими группами, его составляющими. Украинско-русский конфликт в рабочем классе – главной опоре советской власти – грозил непоправимыми последствиями как для нее самой, так и для государственности в целом. Межэтнические трения, спровоцированные воздействием извне (например, со стороны национальной интеллигенции), могли перерасти в противостояние по линии Украина-Россия. Однако, как можно установить на основании Источниковой базы, сколько-нибудь серьезных противоречий между русскими и украинцами, в основе которых лежали бы национальные причины, в рабочем классе УССР не наблюдалось.

Конечно, трения порой возникали. Лакмусовой бумажкой, с помощью которой можно определить отношение рабочих к национальному вопросу на Украине, стала украинизация. Как уже отмечалось, основная масса рабочих в национально-политическом отношении ощущала себя рабочим классом не украинским, а российским. «Украинский пролетариат еще темный» в национальном отношении, с сожалением оценивали состояние украинского национального самосознания рабочих члены Украинской коммунистической партии – «красные» националисты, которые в меру своих возможностей старались его воспитывать в национально-украинском духе [437].

Действительно, большинство рабочих, особенно промышленных, встретило политику украинизации без особого энтузиазма [438]. Для многих из них, особенно тех, кто в недавнем прошлом сознательно встал на сторону красных, перевод на украинский литературный язык прессы, делопроизводства, замена вывесок на учреждениях и магазинах и т. п. ассоциировались с петлюровщиной. Например, рабочие Киева хорошо помнили усмирение восставшего «Арсенала», а также акции полковника Е. Коновальца, командира ударных сил петлюровских войск – галицийских сечевых стрельцов, по приданию городу «украинского» облика. Проводимая большевиками национальная политика встречала недоверие со стороны многих рабочих, тем более что осуществлялась она нередко теми, кто в годы Гражданской войны находился по другую сторону баррикад. На собраниях, встречах с руководством, в письмах, адресованных в газеты и органы власти, звучал мучивший многих вопрос: не является ли украинизация «петлюровщиной»? [439]

Настороженное отношение к украинизации диктовалось не только политическими мотивами. Люди не понимали, почему они должны переходить на работе и дома на другой язык, который объявлялся их родным. Это относилось не к рабочим-великороссам или, скажем, евреям [440], хотя изучать украинский литературный язык и украинизироваться, пусть даже формально, приходилось и им самим, и их детям. Речь идет об этнических украинцах – о тех, кто называл себя русским или хохлом, и даже о тех, кто считал себя украинцем, но говорил по-русски или на «хохлацком» (простонародном, не литературном украинском) языке.

Вообще, в 1920-х гг. вопрос о языке преподавания стал одним из ключевых в национальной политике. Заключался он в том, какой смысл вкладывался в понятие «родной язык». Наркомпрос УССР, а в его лице республиканское руководство, за основу брал этническое происхождение (а для евреев еще и вероисповедание) человека. Такое положение вещей многих не устраивало. В Москву и Харьков летели жалобы, в том числе от рабочих, и предложения определять родной язык по тому, на каком разговаривали в семье и на каком с детства привык общаться ребенок. Но в школах и ответственных учреждениях им в этом отказывали, мотивируя тем, что украинцы не знают свой родной язык из-за прежней политики русификации [441]. Иными словами, украинизация изображалась не политикой по формированию украинской идентичности, каковой она на самом деле являлась, а мерой по возвращению некоего «истинного» национального облика национально неполноценным (что следовало из этой нехитрой логики) соплеменникам. Когда подобное отношение встречалось со стороны «бывших петлюровцев», ныне ставших ответственными работниками народного образования, учителями и т. д., отношение к украинизации поневоле возникало негативное.

Но активного противодействия национальной политике почти не наблюдалось. Помимо жалоб и писем в газеты и органы власти, протест выражался в тихом саботаже украинизационных мероприятий. Скажем, отношение большинства рабочих Донбасса и Киева к украинизации профсоюзов было отрицательным и может быть передано словами «нас не переучишь» [442]. Отношение к украинизации было неоднозначным и менялось в зависимости от объекта приложения политики. Украинизация советского аппарата рабочих почти не интересовала, но, когда дело доходило до работы профсоюзов, то есть касалось их непосредственно, отношение менялось. Например, на одном заводе рабочие сорвали объявление только потому, что оно было написано по-украински. Имели место случаи, когда составленные на украинском языке коллективные договоры забрасывались грязью [443]. В быту украинский язык тоже приживался медленно. К 1929 г. из числа всех рабочих-украинцев по-украински в семье говорило 44 %, а среди промышленных и того меньше – 32,3 %.