Борис Бажанов - Воспоминания бывшего секретаря Сталина
- Название:Воспоминания бывшего секретаря Сталина
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Всемирное слово
- Год:1992
- Город:Санкт-Петербург
- ISBN:5-86442-004-2
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Борис Бажанов - Воспоминания бывшего секретаря Сталина краткое содержание
Воспоминания Бориса Бажанова – одна из первых мемуарных книг, характеризующих Сталина как диктатора и его окружение изнутри. Особая ценность этой книги, изданной впервые за рубежом, заключается в её достоверности, в том, что принадлежит она непосредственному помощнику Сталина, занимавшему с 1923 года должность технического секретаря Политбюро ЦК ВКП(б).
После побега в 1928 году через Персию на Запад Борис Бажанов опубликовал во Франции серию статей и книгу, главный интерес которых состоял в описании настоящего механизма тоталитарной коммунистической власти, постепенно сжимавшей в тисках политического террора всю страну. В книге подробно изложены закулисные политические интриги в Кремле, начиная с изгнания Троцкого, а также последующие действия Сталина по устранению с политической сцены его соратников и соперников – Каменева, Зиновьева, Рыкова, Фрунзе, Бухарина и др. Многие главы воспоминаний Б. Бажанова воспринимаются как остросюжетный политический и уголовный детектив.
Сталин боялся разоблачений Б. Бажанова и, по некоторым свидетельствам, был самым усердным читателем его публикаций: как показали позднее перебежчики из советского полпредства во Франции, Сталин требовал, чтобы каждая новая статья его бывшего секретаря немедленно отправлялась ему самолётом в Москву.
Книга Бориса Бажанова была выпущена во Франции издательством «Третья волна» в 1980 году. Главы из книги о побеге Б. Бажанова через государственную границу печатались в «Огоньке». Новое издание «Воспоминаний бывшего секретаря Сталина», несомненно, Заинтересует многих читателей, желающих знать правду о событиях и фактах, которые тщательно скрывались от народа по политическим мотивам более семидесяти лет.
Воспоминания бывшего секретаря Сталина - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Став внутренним эмигрантом, я был бы не прочь познакомиться с лучшими писателями и поэтами страны, не принимавшими коммунизма, и к которым я чувствовал глубокое уважение: Булгаковым, Ахматовой. Но, увы, я уже предрешил моё бегство за границу, и моё близкое знакомство с ними могло бы им причинить большие неприятности после моего бегства. Наоборот, с коммунистическими литераторами я мог свободно знакомиться – они ничем не рисковали.
Маяковского первого периода, дореволюционного и футуристского, я, конечно, не знал. Энциклопедии согласно утверждают, что он стал большевиком с 1908 года. В это время ему было четырнадцать лет. Судя по его стихотворениям этого, дореволюционного периода, он во всяком случае был на правильном пути, чтобы стать профессиональным революционером и настоящим большевиком. Он писал, что его очень занимал вопрос:
«…как без труда и хитрости
Карманы ближнему вывернуть и вытрясти».
Точно так же у него уже сформулировано было нормальное для профессионального революционера отношение к труду:
А когда мне говорят о труде, и ещё, и ещё.
Словно хрен натирают на заржавленной тёрке,
Я отвечаю, ласково взяв за плечо:
А вы прикупаете к пятёрке?
Я узнал поэта лишь во второй период, послереволюционный, когда он, с партбилетом в кармане, бодро и одушевлённо направлял поэзию по коммунистическому руслу. В 1921 году прошла чистка партии, и Маяковский «объявил чистку современной поэзии». Это было пропагандное, не лишённое остроумия издевательство над поэтами, не осенёнными благодатью коммунизма. Я в то время был студентом Высшего Технического. «Чистка» происходила в аудитории Политехнического Музея. Публика была почти поголовно студенческая. Проводя «чистку» в алфавитном порядке и разделавшись по дороге с Ахматовой, которая будто бы в революции увидела только, что «всё разграблено, продано, предано», Маяковский дошёл до Блока, который незадолго до этого умер. «Маяковский, – пищит какая-то курсистка, – о мёртвых либо хорошо, либо ничего». «Да, да, – говорит Маяковский, – так я и сделаю: скажу о покойнике то, что почти ничего собой не представляет и в то же время очень хорошо его характеризует. Жил я в то время, о котором идёт рассказ, на Гороховой, недалеко от Блока. Собрались мы печь блины. Заниматься кухней мне не хотелось, и я пошёл на пари, что пока блины будут готовы, я успею сбегать к Блоку и взять у него книгу его стихов с посвящением. Побежал. Прихожу к Блоку. Так и так, уважаемый Александр Александрович; высоко ценя ваш изумительный талант (вы уж знаете, я, если захочу, могу такого залить) и т. д. и т. д., вы бы мне, конечно, книжечку Ваших стихов с посвящением. – Хорошо, хорошо, – говорит Блок; берёт книжку своих стихов, выходит в соседнюю комнату, садится и думает. Десять минут, двенадцать минут… А у меня пари и блины. Я просовываю в дверь голову и говорю: „Александр Александрович, мне бы что-нибудь…“ Наконец написал. Я схватил книжку и бегом помчался домой. Пари я выиграл. Смотрю, что Блок написал: „Владимиру Маяковскому, о котором я много думаю“. И над этим надо было семнадцать минут думать!
То ли дело я: попросил у меня присутствующий здесь поэт Кусиков мою книгу с посвящением. Пожалуйста. Тотчас я взял «Всё, сочинённое Владимиром Маяковским» и надписал:
«Много есть на свете больших вкусов и маленьких вкусиков;
Кому нравлюсь я, а кому Кусиков.
Владимир Маяковский.»
С поэтом я познакомился позже. Был он бесспорно талантлив. Был хамоват и циничен. Во время НЭПа сочинял для советских торговых органов за мзду рекламные лозунги:
«Нигде кроме, как в Моссельпроме»,
«Прежде чем пойти к невесте, побывай в Резинотресте».
Но, увлечённый жанром, сочинял в этом же роде для друзей и знакомых:
Нечаянный сон – причина пожаров.
Не читайте на ночь Уткина и Жарова.
Уткина вообще не выносил. В доме поэтов Уткин читал своё последнее, чрезвычайно благонамеренное стихотворение:
Застлало пряжею туманной
Весь левый склон, береговой.
По склону поступью чеканной
Советский ходит часовой.
Советского часового на берегу Днестра убивает стрелок-белогвардеец с румынского берега. Уткин топит белогвардейца в советском патриотическом негодовании.
Уткин кончил. Сейчас будет пора похлопать. Вдруг раздаётся нарочито густой бас Маяковского: «Старайся, старайся, Уткин, Гусевым будешь» (член ЦК Гусев заведовал в это время Отделом Печати ЦК).
В последний раз я встретился с поэтом в ВОКСе, куда зашёл по какому-то делу к Ольге Давыдовне Каменевой. За границу на очередную подкормку поэта выпускали, но экономя валюту, снабжали его, по его мнению, недостаточно, и поэт высказывал своё неудовольствие в терминах не весьма литературных.
Встречал я и Эйзенштейна, которого западноевропейские прогрессисты облыжно и упорно производят в гении. С ним я познакомился уже в 1923 году. Эйзенштейн в то время руководил Театром Пролеткульта.
Взяв пьесу Островского «На всякого мудреца довольно простоты», Эйзенштейн превратил её в разнообразный балаган: текст к Островскому не имел почти никакого отношения, артисты паясничали, ходили по канату, вели политическую и антирелигиозную агитацию. Не только постановка, но и текст были Эйзенштейна. К сожалению, ничем, кроме большевистской благонадёжности, текст не блистал. Повергая антисоветских эмигрантов, артисты распевали:
Париж на Сене,
И мы на Сене.
В Пуанкаре нам
Одно спасенье.
Мы были люди,
А стали швали,
Когда нам зубы
Повышибали.
А для антирелигиозной пропаганды на сцену выносили на большом щите актёра, одетого муллой, который пел на мотив «Аллы Верды»:
Иуда коммерсант хороший:
Продал Христа, купил калоши.
У меня уже тогда создалось впечатление, что к коммерческим талантам Иуды у Эйзенштейна не столько уважение, сколько зависть. Других же талантов у самого Эйзенштейна как-то не было заметно.
Обернувшись к синема и узнав в Агитпропе ЦК, что сейчас требуется («нет агитационных революционных фильмов; состряпайте»), Эйзенштейн состряпал «Броненосца Потёмкина», довольно обыкновенную агитку, которую левые синемасты Запада (а есть ли правые?) провозгласили шедевром (раз «революционный» фильм, то само собою разумеется, шедевр). Я его видел на премьере (если не ошибаюсь, почему-то она была дана в театре Мейерхольда, а не в синема) и случайно был рядом с Рудзутаком; по просмотре мы обменялись мнениями. «Конечно, агитка, – согласился Рудзутак, – но давно уже нужен стопроцентный революционный фильм». Так что заказ был выполнен, и в фильме всё было на месте – и озверелые солдаты, и гнусные царские опричники, и доблестные матросы – будущая «краса и гордость революции» (правда, только во времена Алмаза, а не во времена Кронштадта).
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: