Борис Бажанов - Воспоминания бывшего секретаря Сталина

Переговоры о продолжении моего пути (в Европу) я вёл с начальником Интеллидженс Сервис Индии сэром Айзенмонджером. Он тоже был для меня источником удивления, на этот раз чрезвычайно приятного. Это был совершённый джентльмен абсолютной порядочности. Между тем его работой была разведка и контрразведка, то, что делало и наше ГПУ. Сопоставляя этого джентльмена с гепеушной сволочью, я поражался разнице.

В ожидании новостей из Лондона я читал, и насколько позволяла жара, играл в теннис.

Сэр Айзенмонджер плохо объяснял мне, почему так долго длится переписка с Лондоном. Во всяком случае, я понимал, что правительство затягивает это дело потому, что английская рабочая партия, чрезвычайно в это время прокоммунистичсская, во главе со своим лидером Макдональдом собирается использовать историю со мной, чтобы причинить правительству всякие неприятности, и в частности, неприятные прения в палате, которых правительство хочет избежать и поэтому всячески моё дело затягивает.

Мне очень хотелось вылить в прессе хороший ушат холодной воды на горячий прокоммунизм Макдональда и рабочей партии. И ушат был у меня в руках. Но я вовсе не был уверен, что если я его передам Айзенмонджеру, из этого что-нибудь получится, и я сохранял своё оружие для лучших времён. А оружие заключалось в следующем.

Когда Советы ввели свою жульническую концессионную политику, в числе пойманных на эту удочку оказалась английская компания Лена-Гольдфильдс.

Компании этой до революции принадлежали знаменитые золотые россыпи на Лене. Октябрьская революция компанию этих россыпей лишила. Россыпи не работали, оборудование пришло в упадок и было разрушено. С введением НЭПа большевики предложили эти россыпи в концессию. Компания вступила в переговоры. Большевики предложили очень выгодные условия. Компания должна была ввезти всё новое оборудование, драги и всё прочее, наладить производство и могла на очень выгодных условиях располагать почти всем добытым золотом, уступая лишь часть большевикам по ценам мирового рынка. Правда, в договор большевики ввели такой пункт, что добыча должна превышать определённый минимум в месяц; если добыча упадёт ниже этого минимума, договор расторгается и оборудование переходит в собственность Советам. При этом советские власти без труда объяснили концессионерам, что их главная забота – как можно большая добыча, и они должны оградить себя от того, что концессионер по каким-то своим соображениям захотел бы «заморозить» прииски. Компания признала это логичным, и этот пункт охотно приняла – в её намерениях отнюдь не было «заморозить» прииски, а, наоборот, она была заинтересована в возможно более высокой добыче.

Было ввезено всё дорогое и сложное оборудование, английские инженеры наладили работу, и прииски начали работать полным ходом. Когда Москва решила, что нужный момент наступил, были даны соответствующие директивы в партийном порядке и «вдруг» рабочие приисков «взбунтовались». На общем собрании они потребовали, чтобы английские капиталисты им увеличили заработную плату, но не на 10% или на 20%, а в двадцать раз. Что было совершенно невозможно. Требование это сопровождалось и другими, столь же нелепыми и невыполнимыми. И была объявлена общая забастовка.

Представители компании бросились к местным советским властям. Им любезно разъяснили, что у нас власть рабочая, и рабочие вольны делать то, что считают нужным в своих интересах; в частности, власти никак не могут вмешаться в конфликт рабочих с предпринимателем и советуют решить это дело полюбовным соглашением, переговорами с профсоюзом. Переговоры с профсоюзом, понятно, ничего не дали: по тайной инструкции Москвы профсоюз ни на какие уступки не шёл. Представители компании бросились к центральным властям – там им так же любезно ответили то же самое – у нас рабочие свободны и могут бороться за свои интересы так, как находят нужным. Забастовка продолжалась, время шло, добычи не было, и Главконцесском стал напоминать компании, что в силу вышеупомянутого пункта договор будет расторгнут и компания потеряет всё, что она ввезла.

Тогда компания Лена-Гольдфильдс наконец сообразила, что всё это – жульническая комбинация и что её просто-напросто облапошили. Она обратилась в английское правительство. Вопрос обсуждался в английской Палате. Рабочая партия и её лидер Макдональд были в это время чрезвычайно прокоммунистическими; они ликовали, что есть наконец страна, где рабочие могут поставить алчных капиталистов на колени, а власти страны защищают рабочих. В результате прений английское правительство обратилось к советскому с нотой.

Нота обсуждалась на Политбюро. Ответ, конечно, был в том же жульническом роде, что советское правительство не считает возможным вмешиваться в конфликты профсоюза с предпринимателем – рабочие в Советском Союзе свободны делать то, что хотят. Во время прений берёт слово Бухарин и говорит, что он читал в английских газетах отчёт о прениях, происходивших в Палате общин. Самое замечательное, говорит Бухарин, что эти кретины из рабочей партии принимают наши аргументы за чистую монету; этот дурак Макдональд произнёс горячую филиппику в этом духе, целиком оправдывая нас и обвиняя Компанию. Я предлагаю послать товарища Макдональда секретарём Укома партии в Кыштым, а в Лондон послать премьером Мишу Томского. Так как разговор переходит в шуточные тона, Каменев, который, председательствует, возвращает прения на серьёзную почву и, перебивая Бухарина, говорит ему полушутливо: «Ну, предложения, пожалуйста, в письменном виде». Лишённый слова Бухарин, не успокаивается, берёт лист бумаги и пишет:

«Постановление Секретариата ЦК ВКП от такого-то числа.

Назначить т. Макдональда секретарём Укома в Кыштым, обеспечив проезд по одному билету с т. Уркартом.

Т. Томского назначить премьером в Лондон, предоставив ему единовременно два крахмальных воротничка».

Лист идёт по рукам, Сталин пишет: «За. И. Сталин». Зиновьев «не возражает». Последним «голосует» Каменев и передаёт лист мне «для оформления». Я храню его в своих бумагах.

Опубликовать бы всё это в печати – это был бы хороший удар по этим безмозглым прокоммунистам и по Макдональду. Но это надо сделать толково. Пока не вижу как.

В один прекрасный день, играя в Симле в теннис, я жду со своим случайным партнёром, когда кончится предыдущая партия и освободится для нас площадка. Собеседник мой – рыжий ирландец. Он знает, кто я, и задаёт вопросы о Советской России. В пять минут разговора я убеждаюсь, что он человек чрезвычайно умный, с живой мыслью, прекрасно осведомлённый о Советской России и очень хорошо разбирающийся в советских делах. Я спрашиваю у других партнёров, кто это. Это – О'Хара, министр внутренних дел Индии. Вот это человек для моей бухаринской бумажки. Я говорю ему, что у меня есть к нему важное дело. Назначено свидание на завтра.