Гарун Тазиев - На вулканах

Благодаря недельному отдыху (или "почти отдыху") в промежуточном лагере, а также неукоснительному соблюдению режима питания (обильное питье, витамины и прочее), нам удалось одолеть страшного дракона по имени ОГБ, притаившегося в складках антарктических гор. Никто не страдал головными болями, не наблюдалось и остальных характерных симптомов. Тем не менее каждый килограмм казался много тяжелее, чем внизу, а любое движение отнимало больше времени и сил.

Место для спуска выбрали два года назад Вернер и Фил. Оно имело ряд преимуществ: находилось прямо над лагерем, что сокращало до минимума время подхода; располагалось в самой низкой точке расселины кратера, что уменьшало высоту спуска, наконец, оно представлялось наиболее безопасным.

Действительно, спуск не доставил хлопот. Одни ребята отталкивались от стены ногами, страхуя себя веревкой, которую укрепил Фанфан, другие скользили, пристегнувшись карабином. Я даже удивился, насколько все прошло гладко: кратер грозного Эребуса оказался столь же доступным, как и кратер Ньирагонго - за вычетом того, что температура окружающей среды была сейчас -27oС.

Надо заметить, мой первый вулкан, Ньирагонго, куда я полез в августе 1948 г., доставил мне немало переживаний. Мы были вдвоем со спутником, как и я не имевшим ни малейшего опыта вулканологии. На двоих у нас была одна веревка, которой мы и обвязались. Я страховал товарища сверху, сам оставаясь что называется "на вису". А стенка там, между прочим, была на добрых 80 м выше эребусской и к тому же весьма шаткой: от нее то и дело отваливались камни. Здесь же холод накрепко сковал породу, а трое-четверо моих спутников имели богатый альпинистский опыт, внушавший уверенность... Теплота товарищества нигде так не греет, как среди льдов!

Обрывистая стенка, как положено, заканчивалась чуть более пологим откосом из скатившихся глыб, за которым начиналось горизонтальное днище. Снег в кратере был припорошен каменной пылью и усеян вулканическими бомбами. Терраса шириной около 400 м упиралась в край колодца; диаметр жерла, словно сделанного пробойником в кратере, составлял приблизительно 250 м, а глубина - больше сотни. Сейчас колодец очистился от дыма. Заглянув вовнутрь, я увидел у подножия вертикальной стены поистине редкостную вещь: озеро расплавленной лавы.

Оно было совсем не похоже на те, что мне доводилось наблюдать неоднократно - в кратере Ньирагонго и Эрта-Але, или мельком, поскольку потом они исчезли, в Капельиньюше на Азорах или в Стромболи. Поверхность тех занимала обширную площадь, а жидкий расплав кипел. Здесь - нет. Не походило оно и на то озеро, что я видел в японском вулкане Сакурадзима: там оно напоминало скорее пасту, чем жидкость, густой расплав вздувался наподобие гигантской стекловидной лупы светло-серого цвета, и по его поверхности пробегали трещины, сквозь которые проглядывала огненная материя розовато-сиреневого оттенка. Лава Эребуса тоже была вязкой, но, конечно, значительно уступала сакурадзимской. Она выгибалась, выписывая в левой половине колодца причудливую S-образную фигуру, усилием воображения ее можно было принять за силуэт пурпурной сирены с раздвоенным хвостом.

Поначалу поверхность казалась неподвижной, но, приглядевшись внимательней, можно было заметить легкое движение от хвоста к голове "сирены". Поток медленно выползал из точки, где магма, поднимаясь из глубин, достигала поверхности, и исчезал в другом узком отверстии, куда лава погружалась, продефилировав перед нами.

Во и еще одно озеро прибавилось в моей коллекции, с затаенной радостью подумал я; причем не эфемерное, как три последних, а постоянное. О том, какая это редкость, можете судить хотя бы по тому, что когда в 1948 г. я открыл лавовое озеро в Ньирагонго, все сочли, что оно - единственное на планете, поскольку озеро вулкана Килауэа исчезло в 1924 г. Двадцать лет спустя удача вновь улыбнулась мне: мы обнаружили второе озеро в кратере Эрта-Але между Эфиопским нагорьем и Красным морем. И вот теперь нам выпала возможность любоваться третьим.

Самое забавное, пожалуй, было в том, что, стоя над вертикальным провалом, на дне которого ворочалась огненная жижа расплава, мы, хрупкие человеческие создания, ежились от холода: температура воздуха по-прежнему оставалась - 27oС. Парадокс в действительности мнимый, поскольку воздух, нагреваясь при соприкосновении с лавой, поднимался из колодца вертикально вверх в правой части озера, то есть в 20-30 м от нас, а эту колонну обтекал ледяной, следовательно, более тяжелый воздух... Все так, но, честное слово, обидно мерзнуть рядом с пышущим жаром зевом! Растянувшись на краю бездны и свесившись по грудь, мы чувствовали, как лицо обдавало теплом, излучаемым лавой в 100 м ниже. То был не теплый воздух, а иррадиация раскаленного вещества. В этот колодец нам предстояло лезть. Но прежде необходимо было спустить на днище все оборудование и снаряжение, громоздившееся на верхней губе кратера. Два полных дня ушли у нас на то, чтобы собрать и укрепить большую лебедку. Она должна стоять на ровной площадке, а для этого нам пришлось долбить кирками каменистый гребень. Монтируя лебедку, Курт время от времени снимал перчатки и работал голыми руками - иначе нельзя было надеть шайбу, вставить винт и т. д. Прикосновение к металлу при - 30oС - небольшое удовольствие (сообщаю для тех, кому не довелось испытать это самому).

Нас донимали порывы ледяного южного ветра. Когда, работая, приходилось стоять неподвижно, через короткое время начинали стыть ноги. Они не отходили и после того, как мы спускались в лагерь и усаживались на ящиках полукругом вокруг стола лицом к дежурному по кухне: ведь под матерчатым "полом" все тот же лед. Даже после горячего супа двух чашек чая и стакана грога кровь не желала притекать к окоченевшим ногам. Нередко проходило несколько часов мы давно уже лежали в спальных мешках а конечности все еще оставались ледяными. Попытки растирать их быстро вызывали одышку: физиологически мы находились на высоте 8000 м! Благостный сон охватывал лишь в тот момент, когда ноги наливались теплотой... А утром надо было начинать все сначала.

Однажды вместе с тремя спутниками я крепил блок лебедки как вдруг заметил, что перестал чувствовать холод в ногах. Ощущение приятнейшее для тех кто не знает что оно значит. А значит оно, что в общем-то безвредная стадия охлаждения кончилась и началась куда более опасная стадия обморожения. Ситуация была знакома мне по прошлому опыту: когда-то давным-давно я обморозил ноги на Монблане. Поэтому громко предупредив товарищей, я положил инструменты и заковылял к лагерю. Час спустя ноги отошли в горячей воде, а я, сидя с блаженной улыбкой на физиономии потягивал чаек. Антарктическая эйфория!