Герд Кёнен - Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945

Еще Томаш Масарик установил, что марксизм для русских — не доктрина или учение, но «настоящая религия, предмет веры» {359} 359 Ibid. S. 6 ff. Упоминаемый труд Масарика — часто цитируемые «Социологические очерки по философии русской истории и религии в России» («Soziologischen Skizzen zur russischen Geschichts- und Religionsphilosophie»), вышедшие в 1913 г. под названием «Россия и Европа» в Йене (в издательстве Дидерикса) в немецком переводе. . Подобно Чернышевскому или Бакунину, «Толстой также всегда обращался ко всем людям всех народов», а газета Горького уже в 1905 г. возвестила начало мировой революции. Большевики, считает Лютер, лишь продолжили эту традицию русского мессианства — вместе с его деспотической подоплекой, «согласно которой всякое уклонение от такого воззрения воспринимается русскими как злонамеренность, лицемерие и лишь в самом благоприятном случае как недостаток понимания» {360} 360 Ibid. S. 9 f. .

Тем не менее Советская Россия находится в тупике — в экономическом и социальном отношении. Там думают, «что живут уже в 2000 г., хотя в действительности не добрались еще до 1789 г.», «застряв в самой гуще эпохи Томаса Мюнцера и Яна Лейденского» — т. е. средневековой крестьянской войны и расцвета ересей {361} 361 Ibid. S. 17 ff. .

Паке, приступив весной 1918 г. к работе над заказанной Гельфандом «Книгой о России», как исследователь и критик тоже углубился в историю и культуру этой страны. Набросок первых идей в дневнике носил рабочее название «За матовым стеклом». В семи главах раскрывался ряд масштабных исторических и философских гипотез касательно России и российской революции. В них говорилось о том, что абсолютизм и нигилизм в российской истории были характерной чертой с давних пор. О нынешней революции сказано так: «Самое крупное, самое дикое восстание рабов в мировой истории». Тип русских революционеров — от Бакунина, Керенского до Ленина — сформирован гонениями и произволом: «Утопизм. Рожден в тюрьмах». Тюремная камера служила им своего рода монастырской кельей. На это наслоились влияние еврейского геттоизированного мышления и трудные судьбы интеллигенции: «Крестьяне, рабочие, евреи: самый необычный из всех союзов». В результате возникли революционные «мужские союзы», однако с примесью до сих пор небывалого «муже-женского типа».

Нужно учесть и «пристрастие русских ко всему эсхатологическому». Понятно, что последняя глава запланированной книги должна была носить название «Апокалипсис». В религиозно-философских трудах Соловьева, Толстого и Мережковского, считал Паке, уже было предчувствие всего. «Зверь» будет властвовать 42 месяца (ровно столько, между прочим, длилась Первая мировая война!). Под властью «Зверя», Антихриста, сын восстанет на отца. Но только: «Кто Антихрист? Вильгельм? Распутин? Ленин?» Однако в конце всех мрачных явлений и испытаний будут все же явлены «Новое небо, Новая земля». Это и есть, как полагал Паке, большевистское «Небо на земле» {362} 362 Paquet A. Politisches Tagebuch II (запись без даты, до разговора с Гельфандом 18 января 1918 г.). .

Вряд ли имеет смысл по отдельности восстанавливать спонтанно-ассоциативные связи этих рукописных заметок. Эти мотивы всплывут в более поздних работах Паке о России. Во всяком случае явно прослеживается смесь очарованности и ужаса, а также центральная мысль, что российская революция является пароксизмом мировой войны, в котором манифестирует себя некий всемирноисторический выбор. «Свет с востока» в данном наброске предстает уже не как мягкое освещение или исполненное меры «ли», но как эсхатологический сполох.

Паке не получил от Министерства иностранных дел разрешения на задуманную вместе с Радеком разведывательную поездку в Петроград. Конфликты в ходе переговоров в Бресте обострялись; германские войска самовольно продвигались в глубь Украины и Прибалтики. В Финляндии разгорелась гражданская война между красными и белыми, которая полностью парализовала все еще существовавшие связи. И тогда Рицлер предложил ему в качестве замены военную командировку в Финляндию, возможно «б[ольшой] важности» — т. е. не только с журналистской, но и с политической миссией. От нового, «белого», финского правительства Паке получил визу № 0001 — вообще первую выданную визу, как он с гордостью отметил.

Рицлер обратился к Паке не случайно. В Стокгольме тот через клуб «Пеликан» поддерживал тесные контакты с деятелями финской эмиграции и активно выступал за независимость Финляндии {363} 363 См.: Neureuter H. Р. Alfons Paquet und seine Reportagen aus dem Finnischen Bürgerkrieg, 1918 // Trajekt. Beiträge zur finnischen, lappischen und estnischen Literatur. 1983. H. 3. S. 43 ff. . Это отвечало политике Германии, которая в секретных военных лагерях заблаговременно начала подготовку финских легионеров и поддерживала формирование национальной подпольной организации. Через Финляндию пролегали также все конспиративные маршруты в Россию, разорванные Гражданской войной.

Сам дневник десятидневной «Поездки на войну в Финляндию» {364} 364 Paquet A. Politisches Tagebuch III (поездка в Финляндию во время войны). в феврале — марте 1918 г. и корреспонденции Паке во «Франкфуртер цайтунг» {365} 365 «В Финляндии» («In Finnland»), Статья в газете «Франкфуртер цайтунг» от 14 и 19 марта, а также от 3 и 19 апреля 1918г., перепечатано: Neureuter H. Р. Alfons Paquet und seine Reportagen aus dem Finnischen Bürgerkrieg. S. 51–73. , однако, сильно уступают предельно драматическому описанию, которое Паке позднее добавил к своим впечатлениям в незавершенном фрагменте романа «От ноября до ноября». Белые — в основном студенты, молодые горожане и крестьяне — кажутся хорошо организованными, а благодаря своему разнокалиберному обмундированию выглядят скорее как «спортсмены». Поначалу Паке сочувствует им, ибо они ведут «в самом деле освободительную борьбу». Он наблюдает, как повсюду уничтожаются символы российской власти — как имперские, так и большевистские, — ведь «красное знамя социалистов — это последний лоскут, в котором затаилось российское владычество». Везде разгуливают спортивного вида белофинны с захваченными русскими шашками и фуражками, а тот самый Николай II, чье имя еще написано на них, уже томится под арестом в Сибири. «Подобная гибель великой державы — событие доселе невиданное» {366} 366 Paquet A. Politisches Tagebuch III (запись от 17 февраля 1918 г.). .

Но одна сцена не выходит у него из головы: восемьдесят пленных красногвардейцев в ожидании расстрела и еще — большая группа российских солдат, судьба которых также висела на волоске. Среди них пролетарии, крестьяне, безземельные батраки, старые и молодые, бородачи и мальчики, буквально «все расы России». От зрелища надвигающейся беды у Паке сжимается сердце. В его романе герой ведет победоносную битву ради сохранения жизней этих несчастных {367} 367 Paquet A. Von November bis November: Ms. B1. 238 ff. . В дневнике ничего подобного нет, однако встречается проникнутая состраданием фраза: «Этим беднягам я с большим удовольствием, чем храбрым и самодовольным победителям… рассказал бы о будущих временах, когда по воздуху будут летать самолеты, украшенные перьями, как фазаны» {368} 368 Paquet A. Politisches Tagebuch II (запись от 16 февраля 1918 г.). . Здесь появляется лейтмотив наивного «пролетарского» утопизма, который и позднее то и дело будет звучать во время его путешествия по революционной России, и это свидетельствует, кстати, о раздвоенности его симпатий.