Герд Кёнен - Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945

Неслыханное ожесточение, овладевшее немецкой общественностью весной 1919 г., когда стали просачиваться первые сообщения об условиях мирного договора, не в последнюю очередь питалось этой иллюзией, лелеемой еще до наступления военной катастрофы. Моментом, который резко изменил настроение немцев, стало третье продление перемирия в феврале, когда германскую армию в ультимативном порядке принудили очистить всю Польшу, включая территорию провинции Позен (Познань). Вскоре после этого стало известно, что Данциг и Верхняя Силезия также отойдут Польше. Затем в июне поступило распоряжение, что остающиеся в Прибалтике германские войска тоже подлежат выводу, и стало ясно, что за потери на западе никакой компенсации на востоке не будет, совсем даже наоборот. Новые центральноевропейские государственные образования задумывались в том числе и с целью отделить посредством cordon sanitaire Германский рейх от Востока и особенно от большевистской России.

Ответное возмущение было направлено прежде всего против новой республики Польши, которая благодаря французской поддержке и за счет бывших германских и российских территорий выросла до размеров региональной великой державы. Польша, однако, еще отнюдь не удовлетворила свои амбиции, что доказали проводимая ею политика организации путчей в спорных пограничных с Германией районах и ее военное вмешательство в российскую Гражданскую войну. Это оставшееся практически неизменным антагонистическое отношение рейха к Польше представляло собой одно из роковых обстоятельств, сохранявшихся на протяжении всего Веймарского периода до 1933 года.

В этой конфликтной ситуации громогласные заклинания по поводу большевистской опасности становились все более двусмысленными, даже в тех случаях, когда формулировались как недвусмысленное предложение западным державам. Так, в декабре 1918 г. генерал Грёнер, временный главнокомандующий, в одном меморандуме предложил американскому верховному командованию организовать «совместное подавление» большевизма, «чтобы противостоять этой опасности, обрушившейся как чума на Европу; если она угнездится в Германии, то не остановится и на Рейне перед победоносными войсками маршала Фоша». Фактически дело сводилось к предложению (или даже требованию) прервать демобилизацию и выставить новую германскую армию в качестве защитницы новых государств Центральной и Восточной Европы. Когда адресаты данного меморандума расценили (справедливо) это наглое требование как «bluff» [138]и отвергли его, Грёнер ответил угрозой немедленного поворота кругом: «Пусть лучше Германия станет большевистской, чем позволит себя поработить; даже в национальных кругах раздаются громкие голоса, призывающие объединиться с революцией на Востоке, чтобы не позволить европейскому Западу выйти из этой войны без ущерба для себя» {757} .

Подобные попытки шантажа не только сопровождались, но и провоцировались постоянными спекуляциями в союзнической прессе на тему «альянса между большевизмом и национализмом в старонемецком духе» (как писала парижская газета «Тан») или даже серьезными опасениями, что «Германия, лишенная всяких надежд, станет добычей большевистской заразы» (по словам лондонской газеты «Обсервер») {758} . Лихорадочные усилия западных союзников добиться выдачи арестованного в Берлине Карла Радека или, по крайней мере, получить сведения о его показаниях и судебные решения германских властей также, по-видимому, диктовались сильным страхом. Однако особая союзническая комиссия, которая прибыла в Берлин, чтобы вскрыть планы и связи Радека, оказалась менее восприимчивой, чем ожидалось, к намекам германских властей о конспиративных связях Радека с французскими или британскими солдатскими комитетами {759} .

Наряду с переговорами победителей в Версале имелись уже серьезные предложения, вышедшие, например, из-под пера знаменитого социолога Макса Вебера и опубликованные в газете «Франкфуртер цайтунг» в марте 1919 г. Идея Вебера состояла в образовании с большевистской Россией «объединения, преследующего общие интересы (Interessengemeinschaft)». Передовые статьи с аналогичной тенденцией появлялись также в газетах «Фоссише цайтунг» и «Дойче альгемайне цайтунг». Главный редактор газеты «Форвертс» Фридрих Штампфер разразился даже прорицаниями в духе Кассандры: «Если верно то, что Антанта сообщила о принятых там решениях, в которых торжествует самая бесстыжая алчность, то никакое германское правительство не должно подписывать… этот документ. Но отсутствие договоров с Западом подтолкнуло бы нас с точки зрения мировой и экономической политики к России, и тогда проповедовавшаяся в ходе всей войны определенными кругами “восточная ориентация” пережила бы в измененной форме свое воскресение… В таком случае Германия, как и Россия, была бы вынуждена со всей своей революционной энергией вырваться за пределы государственных границ» {760} .

Неделю спустя в «Форвертс» можно было прочитать призыв будапештского советского правительства к рабочим Австрии и Германии «последовать примеру венгерского пролетариата, окончательно разорвать отношения с Парижем и заключить союз с Москвой», дабы «с оружием в руках противостоять империалистам-завоевателям». Через несколько дней даже Филипп Шейдеман заявил в парламенте, что «обескровленная Германия, у которой отберут город Данциг и Саарскую область, созреет для большевизма». И следствием этого станет большевизация всей Европы. А Бернхард Дернбург, бывший статс-секретарь по вопросам колоний и депутат от демократов Наумана, писал в газете «Берлинер тагеблатт»: «Мы можем сохранить плотину, но можем и открыть шлюзы… Если с запада не придет в Германию надежда на будущее и уверенность в дальнейшем существовании Германии… то надо будет решительно обратить свой взор на восток». В этом смысле, считал Дернбург, Венгерская советская республика дает «поучительный пример» {761} .

Цитаты подобного рода из разных изданий — и всех политических лагерей весны 1919 г. — можно по желанию умножить. Разумеется, эти заявления и угрозы «в действительности не имели под собой реальной почвы» (по словам Луи Дюпё) {762} . Когда в апреле 1919 г. Баварская советская республика в самом деле последовала венгерскому примеру, заседавшие в Веймаре партии большинства быстро пришли к единодушному решению, что этому эксперименту следует немедленно положить конец с помощью вооруженной имперской исполнительной власти. Тем не менее вышеприведенные цитаты позволяют судить о настроениях и о политических ценностях того времени, когда феномен большевизма — позитивно или негативно — неизменно рассматривался в свете ожидавшегося утверждения парижского мирного диктата.