Виктор Тихомиров - Золото на ветру

За окошком пролетали набухшие зеленью почки на ветках, матерые мороженщицы протягивали вслед эскимо в желтой глазури поверх голов толпящихся граждан. Под лавкой, обильно слюня милицейские сапоги, злобно хрюкал знаменитый сыскной пес Агдам.

Наконец подлетели к нужному дому. Ребров лихо тормознул, газик занесло и развернуло к парадному подъезду. Дверца пружинно отворилась и из нее, пинком выпихнув Агдама, вылетел инспектор Каверзнев. Он устремился поскорее к месту преступления, на ходу доставая похожую на рыбий глаз складную линзу.

Хобот с вывихнутой, подбитой головой лежал запрокинувшись посреди разваленного кресла. По стенам висели пустые золоченые рамы, сияли неприкрытые грязные окна, освещая пыльными столбами света картину разгрома и запустения. Из углов топорщились взломанные сундучки, распотрошенные укладки, сокрушались, разводя дверцами, опустевшие шкапы.

В воздухе по-хозяйски сновали толстые весенние мухи.

С порога Каверзнев, подоткнув полы своего клетчатого пальто, ринулся на поиски следов. Не прошло и пяти минут, как таковых разыскалось три: на подоконнике, на кухне и в ванной у раковины. Представлялось очевидным, что все трое одной компании с мальчиковым сандалем.

- На ранту, с ремешком! - определил его Леопольд, подняв палец, - я такие все пионерское детство относил вместе с галстуком и тюбетейкой.

- Подросток? - поинтересовался Ребров.

- Размер великоват, но...

Поиски продолжались. Вскоре помощник Леопольда студент-практикант Чижик, ковырявший все время в голове убитого, поднялся и доложил:

- Инспектор, в голове пострадавшего следы резины.

- Картина проясняется! - сверкнул глазами Леопольд, продолжая исследовать "рыбьим глазом" пыльные поверхности, - отправляйте на экспертизу.

Чиж принялся паковать найденное в специальные пузырьки, но тут носившийся по квартире Агдам выбежал из кухни, только взамен свешенного языка изо рта у пса торчал вчерашний номер "Собеседника", а на нем прямо поверх цветного портрета, нарушая приличия и незаслуженно изгадив изображение, красовался жирный след морского клепаного сапога.

- Двое! - хватил себя по лбу Каверзнев, - их было двое, повторил он, потирая ушибленное место, - все ясно! Теперь понятно, бормотал он, сжимая вспотевшую линзу, - рыбка сама приплывет в сети, только знай расставляй. - Леопольд любовно извлек из обширного кармана казенного вороного Маузера и выразительно, на манер киногероев, продул ему ствол.

IV

В тот упоительный миг, когда Леопольд изящно отвернув полу своего шотландского пальто, окрыленный азартом поиска, перекладывал продутого Маузера в подмышечный тайник, раздался внезапный странный звук.

Все вздрогнули и повернулись к побитому, и тут же всеми одновременно было замечено, что смертельно пострадавший Хобот, бывший минуту назад нормального трупного цвета, то есть фиолетово-сизого, вдруг как бы порозовел. Мало того, он разомкнул поджатые губы и брюзгливо простонал режущим слух металлическим голосом:

- Гады, гады вы, вот что... Резину из живой головы ковырять надо, а пульс, - всхлипнул он, - не надо! - Тут из глаз и носа у него потекло, и раздались рыдания пострадавшего человека. Волосы поднялись ежом у всей опергруппы.

- Чиж! Сукин сын! - не своим голосом закричал Каверзнев, Уволю! Шомполами запорю! Ты что замер, скотина?! Марш за врачом!!!

Чижик на прямых, негнущихся ногах и с, наоборот, согнутой пополам спиной вылетел из помещения, механически вращая локтями.

Вскоре подкатила скорая, и стонущего Хобота уволокли на носилках студенты в халатах, не переставая при том спорить о кооперации и ругать начальство.

покончив с этим делом, Каверзнев открыл рот, чтобы произнести что-либо ободряющее, разрядить обстановку, но Агдам, задумчиво ронявший слюну на паркет, вдруг решительно рванул к дверям, чуть не оборвав повода. Группа, словно по команде, кинулась следом. Такая была у Агдама повадка и все знали - не промахивается пес, только успевай догонять, хотя и были некоторые странности, необъяснимые песьей наукой, но их относили на Агдамовы преклонные годы. А пока нужно было доверять его таинственному потустороннему чутью.

Образовалось грозное, увлекательное зрелище. Случись возле художник или работник кино, немедля один схватил бы кисть, а другой аппарат для съемки, чтобы запечатлеть картину. И не зря потрудились бы, потому что посреди улицы в косых лучах солнца огромными скачками несся пятнистый пес с белыми на красном фоне рядами зубов и паром из ноздрей, а следом, мотаясь на натянутом струной поводке, поспешала оперативная группа, которая, распустя полы пальто и высоко вздымая колена, смело бежала по своему делу, нисколько не пытаясь затормозить бег, чтобы как-нибудь оттянуть встречу с неизвестными бандитами, которые вполне могут всех их перестрелять или зарезать. Нет, они, влекомые чувством долга и сознанием приказа, мчались к цели, храня честь совокупно с молодым задором, как видно поступали и их праотцы отлично от некоторых иных нынешних милицейских. Вскоре группа скрылась за углом, улеглась на дороге поднятая бегущими пыль.

V

Крепкотелый беспечный бандит Харитон Шерстюк, столь небрежно ограбивший Хобота и наделавший столько следов, легко катил тележку на дутом, с ниппелями на резиновом ходу и весело вращал рыжими глазами. В тележке, надежно пристегнутый резинками от эспандера, мягко катился мешок с рулонами холстов и затиснутыми поверх дворцовыми гардинами.

Одна из золоченых кистей высунулась наружу, радуя глаз Харитона своим объемом. Сверкали цацки.

В небесах плескалось беззаботное непорочное солнце, не разбиравшее людей и потому щедро дарящее и Харитона Шерстюка своим весенним теплом.

Сегодня у Шерстюка был выходной. Понятно, что грабеж не был его основной работой. Шерстюк служил в органах милиции. Он курировал лиц с крупными нетрудовыми доходами и находился на хорошем счету, хотя и не отдавал службе всех своих сил. Работая увлеченно, продуктивно, постоянно принося пользу обществу, Харитон считал себя в полном праве иной раз лично разобраться с нарушителем, ощущая себя как бы мечом. В таких случаях он еще вспоминал всегда сужденье о поваре, который не может же не отведать собственного блюда.

Сегодня, будучи как раз в подходящем настроении, Харитон порылся в своих папках, выбрал сведения о Хоботе и, соорудив незатейливый планчик, тем же вечером его и воплотил. На Хобота но давно имел виды и вот результат: худо-бедно...

И вот, ласкаемый вечерним солнышком, Шерстюк везет взятое добро домой, чтобы прибавить его к остальному имению и размышляет, припоминает оглядкой, не совершил ли в предприятии промахов и ошибок, и не надо ли ожидать в этом случае трещины в деле и служебного внимания коллег. Но вид добычи, ее объемистость все не давали Харитону как следует заняться этим полезным анализом, и он поспешно решил, что вроде бы все в порядке. Не зная грядущего, разбойник совершенно не обращал внимания на перебегавших дорогу бездомных котов и даже зафутболил по одному консервной банкой. Кот, вместо того, чтобы убежать, остановился и окинул Шерстюка длинным запоминающим взглядом.