Даниил Мордовцев - Русские исторические женщины

Остаюсь вам верная до смерти александра. Прашу от меня покланитца ее миласти анне ильинишне».

Из этих писем видно, что действительно к концу жизни великого преобразователя России наставало при дворе царство женщин.

По отправке последнего письма к Балк, Салтыкова сама едет в Москву для приискания свидетелей против мужа; но, узнав, что «тиранский муж» отпущен из Петербурга, приходить в отчаянье, и шлет новую «суплику» к государыне, а Матрене Балк через секретаря своего пишет;

«Крайняя моя нужда принуждает меня вас, мой государыню, сим моим писанием трудить и просить, дабы, по своей ко мне склонности, се приложенное мое письмо ее величеству всемилостивейшей государыне царице вручить изволили, чрез которое я ее величеству рабски доносила о приезде моем к Москве. О семь и вам, моей государыне, объявляю, что я то учинила неведая об отпуске тиранского моего мужа из санкт-петербурха, ради великой нужды, а именно чтоб мне сыскать верных свидетелей, и очистит себя в сносных животах, в чем на меня муж напрасно бьет челом, о которой моей нужде прошу донесть словесно всемилостивейшей государыне царице понеже я об оной вышеупомянутой моей рабской суплике именно ее величеству необъявила; при рем вас, мой государыню, прошу содержать меня в прежней любви вашей, и упоминат в милости всемилостивейшей государыне царице. Такожде и неоставить меня безвестну в деле моем; понеже я ныне кроме вас приятелей в санкт-Петербурхе неимею, а наипаче вас, мой государыню, прошу уведомит меня, как ее величество всемилостивейшая государыня царица изволить принят от вас мой нижайшую суплику, за что вам, моей государыне, всегда, благодарить и служить, по своей должности буду; впротчем остаюсь вам, моей государыне, служебно должна Александра.

«Р. S. Сего моего посланного человека отдаю в волю вашу: прошу неизвольте оного ко мне отпущать напрасно без всякой ведомости, приезд токмо мне принесет пущую печаль. Такожде вас, мой государыню, прошу изволте об отпуске оного человека согласитца с анной федоровной юшковой, понеже я той стороны имею некоторую нужду».

Везде и во всем женщины – Екатерина Алексеевна, Матрена Ивановна Балк, там Анна Ильинишна, тут Анна Федоровна Юшкова: и двор, и сенат, и юстиц-коллегия по-видимому наполнены женщинами.

Наконец, и сам великий воротило при дворе царицы, Виллим Монс, превращается в женщину.

Замечательно, что как во всей этой женской истории Виллим Монс был главным двигателем и при дворе, и в юстиц-коллегии, то чтоб прикрыть свое участие благовидной наружностью, он переписывается с Салтыковой не от своего, а от имени женщины же, только пишет свои послания к ней особо-сочиненной азбукой, латинскими буквами.

Так в одном письме он говорит Салтыковой: «Sdrawstwoy matouska aleksandra grigorgefna, bose dai warn dobrago sdorowje; sa fse samejstwa vassei, selaju dabie piessange etage was magn goschudarinu fboqrom strafge sastalla na katorom at fsewo fsewo swogewo sertza selaju» и т. д.

Мы не решаемся на большую выписку из этого тарабарского послания, а перелагаем его на удобопонятное правописание: «прошу вас, мою государыню, дабы я не оставлена была писанием вашим, которое принимаю себе за великое счастье, когда я увижу от вас в себе письмо ваше, то Бог мой свидетель, что я с великой радостью воспринимаю и труд свой столько прилагаю делу вашему, что Богу одному сведомо, и стараюся, чтобы вскоре окончить в добром состоянии к вашему желанию, и надеюся, что вскоре после праздника, только вас прошу не извольте печалиться и себя безвременно сокрушать об оном деле, все Богом будет устроено, понеже ее величество вельми к вам милостива и ни весть как сожалеет об вас, такожде и об родителе вашем, присем остаюсь вам моей государыне верная вам uslusnisza» (т. е. услужница).

«Услужница» эта – сам Виллим Монс, камергер двора ее величества Екатерины Алексеевны.

Вообще, это было замечательное время. Женская интрига как паутина начала опутывать великого преобразователя России, который все более и более жаловался на старость и нездоровье. Таким образом, Виллим Монс, под видом женщины, переписывался с Салтыковой, а посредником их в этой корреспонденции является гофмаршал митавского двора герцогини Анны Иоанновны Петр Михайлович Бестужев-Рюмин. Предлагая всесильному Монсу свое посредничество в передаче писем Салтыковой, которой покровительствовала Анна Иоанновна, Бестужев-Рюмин писал Монсу: «Извольте, государь мой, мне поверить, что я зело обязуюсь верным к услугам вашим быть при вашей корошпанденции. Извольте оные письма ко мне при всеприятном вашем писании присылать; я оные в надлежащее место верно и во всякой охранности отправлять буду, понеже мне оное известно, и весьма секретно содержать буду».

Сторону обиженной, как видно из предыдущего, приняла вся женская половина двора и аристократии: на стороне Салтыковой стояли сама царица Екатерина Алексеевна, герцогиня курляндская Анна Иоанновна, будущая императрица, потом Матрена Ивановна Балк, Анна Федоровна Юшкова и другие. Но и противная, обидевшая сторона была не бессильна: ответчик был брат старой царицы Прасковьи, имевшей значение у Петра. Узнав, что против него восстал целый сонм женщин, Салтыков подал на имя царя объявление, что у него жена сбежала. В объявлении этом он говорит, что когда он ехал из Митавы в Петербург, то приказал жене выезжать вслед за ним, и потому для проводов ее оставил целый штат прислуги. Но, к удивлению его, в Петербург явились только дворовые служители, а жена с горничной исчезла: «ни жены, ни девки, ни животов моих, что при них осталось, не оказалось. А куда все они скрылись, про то я не сведал; ведомо же только то, что жена приказу моего не послушала, учинила противное и не хочет со мной в законе жить».

Поэтому Салтыков требовал допросить прислугу – куда девалась жена.

Царь на просьбе Салтыкова положил резолюцию: «о сем разыскать и обиженной стороне полную сатисфакцию учинить в юстиц-коллегии. А буде зачем решать будет не можно – учинить нам доношение».

Начался опрос людей. К ответу призвали и князя Шейдякова, помогавшего побегу Салтыковой. Шейдяков сказал, что он, провожая к отцу дочь князя Долгорукого, исполнял поручение начальства.

– А тебе, Шейдякову, – возражал на это Салтыков: – без мужниного позволения ни увозить жены, ни ехать с ней в одной коляске не надлежало. По уложению да по артикулу: кто честную жену, либо девку увезет, тот подлежит смертной казни; командирского же приказания в столь партикулярном деле слушать не надлежало.

Салтыков, в оправдательных ответах своих, между прочим, говорил: «жену безвинно мучительски не бил, немилостиво с ней не обращался, голодом ее не морил, убить до смерти не желал и пожитки ее не грабил».

Но потом далее, как бы сознавая себя правым по «Домострою», этот ученик попа Сильвестра и сын древней Руси откровенно сознавался: «за непослушание бил я жену сам своеручно, да и нельзя было не бить: она меня не слушала, противность всякую чинила, к милости меня не ери вращала и против меня невежнила многими досадными словами и ничего чрез натуру не терпела. Бежать же ей в Варшаву было не из чего, а жалобы князя (отца обиженной) писаны были, без сомнения, без согласия».