Даниил Мордовцев - Русские исторические женщины

Взглянув потом на землю, великий князь продолжал плакаться:

– Господи! не похож я и на землю, потому что и земля приносит плоды свои во всякое время, и благословляют они тебя, Господи!

По всей вероятности, это басня, сочиненная для эффекта самим летописцем, или легенда, ходившая в то время в народа; как мы это и увидит ниже («Ирина Годунова); но при всем том несомненно одно, что Василий Иванович начал думать о разводе, а быть может на эту мысль его навели бояре:

Летописец говорить, что в присутствии бояр великий князь жаловался на свое несчастие, боясь оставить царство без наследника.

– Кому по мне царствовать на Русской земле и во всех городах моих и пределах? – с плачем говорил он: – братьям отдать? Но они и своих уделов строить не умеют.

Тогда между боярами послышался говор.

– Государь князь великий! Неплодную смоковницу посекают и измещут из вертограда, – говорили бояре.

Великий князь решился, наконец, на эту меру. Хотя против такого решения сильно восставали весьма уважаемые в то время лица, а именно – из опальных князей Патрикеевых знаменитый Василий Косой, в монашестве Вассиан, Семен Курбский и Максим Грек, однако в ноябре 1525 года последовал развод великого князя с женою, и Соломония была пострижена в Рождественском девичьем монастыре под именем Софьи, а после сослана в Суздальский Покровский монастырь.

Говорят, что Соломония очень не хотела этого развода, плакала, умоляла, противилась; но все было бесполезно. Говорят даже, что она потому так не желала идти в монастырь, что была уже беременна, и в монастыре родила сына Георгия.

Известный путешественник Герберштейн, бывший в то время в Москве, рассказывает ходившие тогда в народе слухи, что когда Соломонию постригали в монахини, когда митрополит, несмотря на ее плач и рыдания, уже обрезал ей волосы и намеревался надеть на постригаемую монашеское облачение, несчастная долго противилась, оттолкнула от себя это одеяние, бросила на землю, топтала его ногами. Находившийся тут боярин Иван Шигона, один из самых приближенных к великому князю советников, возмущенный этим недостойным поведением постригаемой, не только жестоко укорял ее в этом, но и ударил палкой.

– Как смеешь ты сопротивляться воле государя? – сказал Шигона, – как смеешь не слушаться его приказаний?

– А по чьему приказу ты бьешь меня? – возразила Соломония.

– По приказанию государя, – отвечал будто бы Шигона.

Тогда, пораженная этим ответом, Соломония будто бы покорилась необходимости и позволила облачить себя в монашеское одеяние, но при этом сказала, что за такую обиду Бог будет её мстителем.

Вскоре потом, – продолжает Герберштейн, – распространилась молва, что Соломония беременна и скоро должна родить. Слух этот будто бы подтверждали две бывшие при ней боярыни, жены приближенных к великому князю советников, Геория Малого, великокняжеского казначея, и Якова Мазура, великокняжеского постельничего, которые, будто бы, от самой Соломонии слышали, что она беременна и скоро ожидала родов. Разгневанный, будто бы, этими толками великий князь прогнал от себя этих боярынь, и одну из них, жену Георгия Малого, велел высечь розгами, почему она раньше не донесла о том, что слышала. Вскоре после этого, будто бы, великий князь послал в монастырь, где содержалась Соломония, боярина Федора Рака и дьяка Потапа подлинно удостовериться в истине дошедшего до него слуха. «Некоторые москвитяне, – говорить Герберштейн, – клятвенно заверяли нас, что Соломония действительно родила потом сына Георгия, что никому не показывала его, и когда к ней приходили посмотреть ребенка, она говорила, что глаза их недостойны видеть царское дитя, которое, возмужав, должно отмстить врагам за обиду матери». Другие же утверждали, что ничего подобного не было, и вообще молва об этом обстоятельстве совершенно различна.

В ноябре 1525 года совершен был развод великого князя с Соломонией, а в январе 1526 года он уже женился на княжне Елене Васильевне Глинской.

Фамилию Глинских носили знаменитейшие выходцы из Литвы, в числе которых, как известно, были князья Патрикеевы, Бельские и другие.

Елена Васильевна Глинская была родная племянница знаменитого Михайлы Глинского. Девушка эта, по-видимому, получила уже другое образование и выросла в другой обстановке и была уже сама далеко не тем, чем были все прочие девицы, княжны и боярышни, родившиеся в московской земле и росла под влиянием исключительных обычаев и обстановки своего времени, давшего нам тот образец теремной жизни русской женщины, который всем нам более или менее известен своею непривлекательной стороной.

Выдаваясь изо всех своих русских сверстниц, княжон и боярышень, сколько воспитанием, столько своими личными качествами, которые неоспоримо проявляются во всей последующей жизни и деятельности Елены, эта молодая княжна не могла не обратить на себя внимания великого князя, и это внимание несомненно было настолько велико, что для Елены, говорят современники, великий князь Василий Иванович решился даже на такую меру, которая в то время еще порицалась и в понятиях народа и в обычаях старины – это бритье бороды, или, как тогда выражались, «возложение бритвы на браду», вообще дело греховное. Желая нравиться Елене, Василий Иванович, говорят, начал брить бороду, чтобы, вероятно, этим внешним отличием напомнить дочери Глинских бывших панов литовских, обычаи ее родины.

Это обаяние молодой литвинки, ставшей русской княжною, быть может, было невольной причиной того, что Василий Иванович так охотно согласился исполнить совет некоторых бояр о том, что неплодную смоковницу следует срубить и бросить в огонь, то есть развестись с первою женою Соломонией Сабуровой, и, постригши ее в монахини, избрать себе молодую супругу в лице Елены Глинской. Как бы то ни было, но через несколько месяцев после развода с Соломонией, Василий Иванович совершил свадьбу с. Еленой Глинской.

До нас дошло любопытное описание этой древне-русской свадьбы. Вот оно.

В средней дворцовой палате приготовлены были два места, покрытые бархатом и камками, положены были на них изголовья шитые; на изголовьях по сороку соболей, а третьим сороком опахивали жениха и невесту; подле поставлен был стол, накрытый скатертью; на нем были калачи и соль. Невеста шла из своих хором в среднюю палату с женою тысяцкого, двумя свахами и боярынями; перед княжною шли бояре, за боярами несли две свечи и каравай, на котором лежали деньги.

Неизвестно, присутствовали ли в этой процессии «плясицы», но знаем, что вскоре после этого играли свадьбу брата великого князя Василия Ивановича, князя Андрея Ивановича с княжной Хованской, то в описании этой свадьбы прибавлено, что когда Елена Глинская, уже великая княгиня, заменявшая, по-видимому, роль свахи при невесте, сошла с нею и с прочими поезжанами к великому князю, то перед невестою шли «плясицы», а за плясицами шли дети боярские и т. д.