Даниил Мордовцев - Русские исторические женщины

Она и сделала… Недовольные некоторыми из своих начальников, стрельцы взбунтовались. Говорят, что известия о затеваемых стрельцами смутах были столько же приятны для царевны Софьи, сколько для Ноя приятны были лепестки масличной ветви, принесенной голубем в ковчег.

Софья старалась тайно подлить масла в огонь, и в этом помогали ей Хованский, Милославский, и особенно одна женщина из малороссийских казачек, Федора Семеновна Родимица, вдова, постельница: она ходила по стрельцам, носила им от царевны Софьи деньги и подогревала их на мятежный подъем несбыточными обещаниями.

Вот почему, едва сын Натальи Кирилловны был провозглашен царем, как она тотчас же вызвала из ссылки своего благодетеля и воспитателя Артамона Матвеева, который один мог уберечь ее с сыном: бразды правления тотчас перешли снова в его привычные руки.

Этого было достаточно для царевны Софьи и это была самая пора, чтобы поднять на ноги стрельцов.

Стрелецкая гроза разразилась 15-го мая 1682-го года, ровно в девяносто первую годовщину убиения Димитрия-царевича в Угличе. День этот заранее был назначен заговорщиками.

Услыхав, что будто бы царевич Иван задушен Нарышкиными, стрельцы с набатным звоном, боем барабанов, со знаменами и пушками двинулись к дворцу. Матвеев и все приверженцы царицы Натальи Кирилловны собрались в ее покоях. Послали за патриархом.

Стрельцам показали царевича Ивана, и они увидели, что он жив, что никто его не душил. Они было стихли.

Но неуместная выходка князя Михаила Долгорукого снова вызвала общий взрыв: за то, что он сделал на стрельцов окрик – началась резня. Долгорукого изрубили бердышами, Матвеева, которого хотела было защитить Наталья Кирилловна и который ухватился было, как за защиту, за маленького царя, вырвали у них из рук, сбросили на площадь, на стрелецкие копья, и изрубили на части.

Наталья Кирилловна, схватив царя, убежала в Грановитую палату.

Стрельцы рыскали по дворцу и искали Нарышкиных. Ошибкой убили стольника Салтыкова, и извинились в ошибке перед его отцом, сказав, что приняли покойного за Нарышкина – и отец еще угостил их водкой. Разрубили на части восьмидесятилетнего старика князя Долгорукого, сначала извинившись, что сгоряча убили его сына Михаилу, бросили труп старика на навозную кучу и на труп положили соленую рыбу.

Целый день искали Нарышкиных и свирепствовали во дворце. На другой день то же: все искали своих жертв, которые прятались двое суток то в комнатах царевны Натальи Алексеевны, маленькой сестры Петра, то у вдовы-царицы Марфы Матвеевны, и об их убежище знала одна лишь постельница Клушина.

Ожесточение бунтовщиков дошло до крайних пределов: от крови и вина они опьянели совершенно, и когда Хованский, «Тараруй», спросил их:

– Не выгнать ли из дворца царицу Наталью Кирилловну?

– Любо! любо! – отвечали ревом эти рассвирепевшие звери. Спасенья нельзя было ждать ни откуда. Надо было опасаться, что обезумевшие мятежники станут бить всех бояр. Поэтому приходилось выдать тех, кого они требовали, а главное – выдать Ивана, брата Натальи Кирилловны.

– Брату твоему не отбыть от стрельцов: не погибать же нам всем за него! – с сердцем сказала царевна Софья царице Наталье.

Бояре также просили царицу выдать брата, чтобы спастись самим.

Несчастного выдали: его ввели в церковь Спаса, перед смертью исповедали, приобщили, и, как умирающего, напутствовали и соборовали. Царевна Софья советовала ему взять образ и нести перед собой – не испугаются ли убийцы и не устыдятся ли образа.

Боязнь бояр не позволила даже сестре проститься с братом. Особенно торопил их старик князь Яков Никитич Одоевский, да и сцена прощанья была раздирательная.

– Сколько вам, государыня, не жалеть, а все уж отдать придется, – говорил он Наталье Кирилловне: – а тебе, Ивану, отсюда скорее идти надобно, а то нам всем придется погибать из-за тебя.

Ивана стрельцы пытали, но и под пыткой он молчал. Несчастного разрубили на части.

Поймали доктора Данила фон-Гадена. Его обвинили в отравлении царя Федора. Царица Марфа Матвеевна и царевны умоляли стрельцов пощадить его, уверяя, что все лекарства, которые давались больному парю, Гаден сам отведал в их глазах.

– Да он не только уморил царя Федора Алексеевича, – кричали стрельцы: – он чернокнижник: мы у него в доме нашли сушеных змей, и за это надо казнить его смертью.

Пытали и рассекли доктора на части.

Звери, думая, что совершили подвиг за царя, подошли ко дворцу и кричали:

– Теперь мы довольны. С остальными изменниками ваше царское величество чините что угодно, а мы за ваше царское величество, за обеих цариц, царевича и царевен готовы головы свои складывать!

Вот что наделала царевна Софья!

У царской матери, у царицы Натальи Кирилловны, не осталось никого: всех перебили. Остался только царь-ребенок. Ясно, что о борьбе со всемогущей Софьей ей и думать было нечего, – ей, которую князь Хованский называл «стрелецкой женкой», а сына ее – «стрелецким сыном», так как отец царицы Натальи Кирилловны – мы видели выше – был одно время стрелецким головой. Они остались без семьи, и современники справедливо назвали несчастную мать великого Преобразователя России – «бессемейной».

После стрелецкого погрома царевна Софья царствовала по всей своей воле: первый раз после первой русской княгини Ольги, мстившей древлянам за смерть мужа, Русской землей управляла женщина, и притом девушка, вместе с целым десятком других царевен. Все шло с докладами к царевнам «на верх»: знали только Софью, которая наградила стрельцов за верную службу, раздав им деньги и обещав еще по десять рублей на стрельца. Буяны эти переименованы были в «надворную пехоту» – тоже едва ли не по примеру «надворного» войска в Польше. Начальником «пехоты», говорят, сам себя выбрал «Тараруй».

Но в царевне Софье, по-видимому, был тот же реформационный дух, что и в ее маленьком брате Петре, будущем «царе-работнике»: она не остановилась на том, что было сделано. Хованский докладывал, что стрельцы и московские люди хотят, чтобы оба царевича царствовали вместе. Это значило, чтобы царевна Софья была правительницей до их возмужалости, по примеру Елены Глинской, матери Грозного, а Наталья Кирилловна отошла бы уже на третий план.

Буяны-стрельцы обедают во дворце каждый день по два полка. Задобренные едой и питьем, они упрашивают царевну Софью взять в свои руки кормило правления – быть правительницей. После долгих притворных отказов, она взяла то, что уже давно было в ее руках.

Но стрельцы все же не могли не сознавать, хотя смутно, что они наделали, что учинили они нехорошее дело, злодейское, что дело это – все-таки был бунт.

И вот, они подают царям челобитную: