Виктор Суворов - Выбор [Новое издание, дополненное и переработанное]

— У меня, чародей, всегда есть.

Достал Дракон из широкого кармана бутылку и два стакана. Присели на бревно. Газетку расстелили. Налил Дракон, сырок плавленый по-братски разделили. Подняли гранчаки…

Вынырнул юркий, бдительный погранец из-за штабеля: шея тоненькая, как штык у трехлинейной винтовки Мосина образца 1891/30 годов, и голос тоненький:

— Ах, ты — пьянствовать! Не знаешь, что в порту это запрещено?

Погранец обратился к огромному дядьке в кожаном пальто, со стаканом в руке. Его собеседника доблестный страж рубежей почему-то не заметил. И тогда тот, второй, незамеченный, прошедший столько морей, обернулся устало:

— Отвались.

Погранец ответил четко, как устав предписывает:

— Есть! — И отвалился, как ломоть, отрезанный от краюхи хлеба.

— Что с тобой теперь будет, Дракон?

— Он меня давно расстрелять хотел. Вот настал, видно, черед. — Налил себе Дракон еще. И чародею.

— Пьем. Знаешь, чародей, мне все равно головы не сносить, но прими мой совет. Сталин проиграл спор и теперь должен себя публично козлом назвать. Пожалей голову свою, чародей, этого не допусти.

Получить гражданство чужой страны не так легко. Но Насте повезло: нашлись добрые люди, дали ей гражданство, паспорт новенький выписали и все другие бумаги. Нужно много лет в очереди стоять, а ей так выпало, что очередь быстро подошла. За один день. В Париж она вообще без всякого паспорта ехала. В Москве ее научили ездить через границы без паспорта и без виз. А теперь она решила путешествовать не в трюме корабельном, не на крыше товарняка, а в комфорте, с достоинством. Для этого нужны документы. Вот они — в коричневой сумочке крокодиловой кожи. И охрана с нею со всеми соответствующими документами. Сам командир лейб-гвардии Компьенского полка князь Ибрагимов ее сопровождает:

— Девятую роту из третьего батальона неплохо бы в Женеву двинуть. Там, в горах швейцарских, на альпийских лугах, клиентов наших стада целые.

— Согласна.

— Четвертая рота хорошо поработала в Лионе. Потрясла должников. Казну пополнила.

— Это хорошо. Но у меня, князь, вопрос чисто теоретический. Мы быстро наживаем все новые и новые миллионы. Однако… Однако пара хороших туфель — доллар, пять — великолепный костюм, триста долларов — «Линкольн», тысяча — приличный двухэтажный дом, с подвалами, комнатами на чердаке, с бассейном и гаражом на три машины, с куском земли. Так зачем же людям миллионы? У вас есть ответ на этот вопрос?

— У нас есть.

— Скажите, князь, а сколько бы денег вам лично хотелось иметь?

— Все.

— Как все? — не поняла Настя.

— Все деньги мира.

— Зачем?

— У каждого в жизни выбор: или всех грызи, или… — Посмотрел князь в окно раскрытое на проносящиеся просторы французские, бороду почесал. — Дальше непристойно. Но есть литературный вариант: всех грызи или ляг в грязи. Каждый из нас — на ледяной горе. Если не карабкаться вверх, скользнешь вниз. Миллиард надо иметь для того, чтобы тебя не сгрыз тот, у кого сто миллионов. А десять миллиардов надо иметь для того, чтобы тебя не съел тот, у кого их только пять.

Просыпается великая страна. У британского посольства миллионная толпа с красными знаменами с раннего утра песню орет:

Ту же песню и на другой лад орут:

Тем хороша песня, что, как строчки ни крути, все равно смешно будет. Еще песню кричат с призывом уральскому кузнецу:

Британское посольство — вот оно, за стеночкой кремлевской, за речкой. Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля. И оттуда из-за речки через стенку кремлевскую как шторм в Белом море: хрен! хрен! хрен! куй! куй! куй! хрен! хрен! хрен!

Сознательный у нас народ: британский Чемберлен — далеко, границ у нас общих нет, и воевать нет причины, потому весь гнев народа против старого хрена Чемберлена. А Гитлер — близко. Рядышком. Потому народ наш против Гитлера ничего не имеет, песен про него матерных не поет, у немецкого посольства зубы не скалит. Понятливое население: если Гитлер воевать вздумает против Чемберлена, так пусть воюет и за свой тыл не беспокоится — мы тоже враги Чемберлену, он, говорят, нам даже угрожать когда-то намеревался чем-то. А к тебе, Гитлер, у нас претензий нет, и ругать тебя вроде не за что, и демонстрации у твоего посольства нам проводить незачем…

Орет толпа, а товарищ Сталин в своей кремлевской квартире уснуть не может. Не потому не может, что толпа орет, а потому, что сердце болит. За державу болит, за судьбу Мировой революции.

Страна просыпается. Страна встает со славою на встречу дня. Страна выспалась. И весь мир тоже. Один Сталин не спал, думу думал. Пришло время отдыхом силы восстанавливать, но уснуть не получается. Как тут уснешь? Бунт в ближайшем окружении. Он ее любит! И что? Значит, приказы можно не выполнять? Так, что ли? Он ее любит! А кто тогда людей будет убивать? Он ее любит… А если каждый кого-нибудь любить будет, то кто же тогда Мировую революцию совершит?

— Товарищ Ширманов!

— Я!

Ширманов всегда был рядом со Сталиным, но никогда лично от Сталина приказов не получал.

— Товарищ Ширманов, вы знаете Жар-птицу?

— Знаю, товарищ Сталин.

— Вам почетное задание, товарищ Ширманов. Подбирайте группу ликвидации. Поедете в Испанию. Задача: ликвидировать Жар-птицу. Исполнитель… — Сталин задумался на мгновение. — Исполнитель — Макар.

Если вам поставили задачу возглавить группу ликвидации, то начинать надо со сбора и анализа информации о вашем клиенте.

Информации о Жар-птице много. Но такова жизнь: сколько бы разведка ни добыла информации, ее всегда не хватает.

Известно: Жар-птица является оголтелым врагом новой социалистической культуры, лидером самого отвратительного из всех направлений буржуазного разлагающегося искусства, символом мракобесия, служения реакционной империалистической буржуазии. Характерными чертами ее «творчества» являются антинародность, нигилизм, отрицание всего ценного и передового, созданного предшествующими поколениями. Она написала картину, глубоко враждебную рабочему классу, Мировой революции, Советскому Союзу, партии большевиков и лично товарищу Сталину. Этим она полностью разоблачила себя перед лицом мировой общественности и всего прогрессивного человечества. Капиталистический мир восторженно приветствовал свою новую продажную служанку и оплатил ее «творчество» неслыханной ценой: 25 миллионов франков за «картину» в четыре мазка — более шести миллионов франков за каждый мазок. Выплатив такую цену за обезьянье «искусство», буржуазия Франции и стоящая за ее спиной буржуазия Америки выразили свою звериную ненависть к первому в мире государству рабочих и крестьян и самому прогрессивному в мире советскому искусству.