Федор Тютерев - Необыкновенные приключения юных кубанцев

- Ну что вы, теть Лиза! - перебил ее Ванько. - Не стоит благодарности. Успокойтесь! - И он ушел к себе в комнату.

Ч е г о не упомянула Агафья Никитична в своем недавнем разговоре с Тамарой, так это - что ее сестра Матрена уже дважды наведывалась на хутор, и все из-за Валеры. Не упомянула, чтобы девочка не подумала, будто от них здесь попросту хотят отделаться. А между тем это далеко не так. Малыш разбередил в сердце сестры нерастраченные любовь и нежность, невостребованное материнское чувство - она спала и видела сиротку своим сыночком; ей не терпелось наглядеться на него, снова подержать на руках...

И вот решено было сходить к ней в гости всей семьей.

Из осторожности пошли раздельно: мать с Тамарой кружной дорогой, Ванько с братом - напрямик через станцию.

В этот раз дядя уже не был чужим. Путешествие у него на руках доставляло ему истинное удовольствие, и мальчуган за всю дорогу о сестре и не вспомнил. Поначалу испуганно таращил глазенки, когда "дада Ванко" подбрасывал его, словно мячик, выше себя, но вскоре понял, что это нисколько не страшно и не опасно; звонко визжал, заливался смехом и требовал повторить "исе".

Тетя, увидев дорогих гостей, расцвела в улыбке, кинулась навстречу.

- Валерочка, моя ж ты рыбка золотая! Ты меня не забыл? - протянула к нему руки. - Ну, иди же ко мне...

Рыбка смотрела настороженно, воздерживалась: мне, дескать, и тут неплохо.

- Не помнишь меня? Ну, скажи, кто я?

- Я тебя помню: ты тетя.

- На маму разве не похожа?

- Мама халосая. У мамы вава...

Ванько заметил, как у тети сверкнули на глазах слезы, но она старалась не подавать виду. Говорила все так же весело-ласково:

- Я тоже буду тебе хорошей мамой. Ну, давай мне ручки!

- Ты халосая, токо длугая, - стоял мальчик на своем, но руки протянул. И тут же был притиснут к груди и обцелован.

От жалости ли к сиротской судьбе ребенка, от счастья ли держать его на руках, только тетя не в силах была сдерживать слезы, и Ванько, чтобы отвлечь ее, спросил:

- Не ждали нас сегодня?

-Ой, я вас кажен день ждала! - Прошли в дом. - А севодни смотрю, а Мурка так же умывается! И лапой-то все вроде как с вашей стороны. Ну, думаю, быть нынче гостям. Ты один?

- Мама с Тамарой должны вскорости подойти. Мы с Валерой оказались пошустрей, правда, Валера?

- Плавда, - согласился тот.

- А вон и они, легкие на помине!

Тетя передала мальчика и выскочила встречать. В окно было видно, как, по обыкновению, чмокнулись они с матерью, затем она привлекла к себе Тамару и тоже поцеловала и пригласила в дом.

Когда показалась в дверях сестра, Валера, притаившийся у косяка, набросился на нее, надув щеки и вытаращив глазенки:

- У-у! Я волк, залас тебя съем! - И рассмеялся, довольный произведенным эффектом: Тамара сделала вид, что страшно испугалась.

Все тоже засмеялись, а тетя опять взяла его на руки.

- Ой, какой страшный волчище! - заговорила к нему. - А ты маму не съешь?

- Не-е, тебя не съем. И Тамалу не съем, это я налосно.

- Ах ты ж моя умница! - Она принялась его тормошить, но он заметил "своих" слоников и, как тогда, потребовал: "Дай цацу!"

Усадив гостей, Матрена подала на стол, и пошла беседа...

Она сообщила, что за все время к ней на отшиб "ни одна зараза не заглядывала" - детям будет здесь совершенно неопасно. Ей хотелось с "седнишнего" дня оставить у себя и "дочку", но Ванько возразил (и Тамара его поддержала) по той причине, что теть Лиза опять ушла в Майкоп и Вере нужно помочь по хозяйству. Но заверил, что они часто будут приходить в гости, а в дальнейшем Тамара будет жить "то у вас, то у нас".

П о з д н я я осень все заметней преображала землю. С каждым днем редело карнавальное убранство деревьев. Жухла, осыпалась листва, не дожидаясь сильного заморозка. Стремительно укорачивались дни, все ниже опускалось подслеповатое солнце. Все чаще небо заволакивали угрюмые тучи, на все более грустной ноте скулил, завывал ночами ветер.

Жизнь на хуторе неуклонно ухудшалась, к одной беде добавлялась другая. Давно кончился у людей керосин, у самых экономных его хватало разве что на каганец; кончались спички, мыло, соль. Полицаи уводили с подворий коров независимо от того, дойная или нет, лишая детвору, подчас многочисленную, единственной кормилицы.

Прошел слух, что в прилегающих к Краснодару станицах Елизаветинской, Марьянской, Новомышастовской и даже в соседней Ивановке карательные отряды проводят "чистку" - уничтожают поголовно евреев, семьи партейцев, активистов, просто в чем-то заподозренных станичников... Все это тревожило, вселяло в души страх и неуверенность в завтрашнем дне. По-прежнему никто не знал, что творится на белом свете - как там на фронтах, что с Москвой, как дела у Красной Армии...

Что до подростков, наших героев, то страхи, о которых говорили между собой взрослые, их волновали меньше. Хватало дел и забот, отвлекавших от суровой действительности, привносивших в быт даже некоторую долю романтики. Общение и теплая дружба, шефство над семьями крестных и многодетных соседей, та же "охота" на зайцев приносили пусть небольшое, но приятное разнообразие, удовлетворение от своей значимости.

Но, как и предполагал в самом начале Миша, с охотой дела пришли в упадок. Ни одной автопокрышки найти не удалось (за ними охотились еще и старики-сапожники, использовавшие прорезиненную часть для ремонта обуви). Зайца было в степи много, но петли кончились, а с ними и мясо, все эти дни, почитай, не выводившееся. Без него стало голодно. Довольствовались постной мамалыгой, кукурузной кашей с узваром, кукурузными же лепешками, подчас недосоленными. Благо кукурузы, как и подсолнуховых семечек, удалось натаскать с бывших колхозных плантаций. Запасец пшенички - она, также как и кукуруза, имелась не у всех - расфасовали по узелкам да махоткам, рассовали по припечкам и прочим закуткам - берегли до весны на семена.

В один из скучных, пасмурных дней Ванько наведался к Феде домой и застал его за тетрадкой, с карандашом в руках. Тот спешно прекратил занятие и хотел спрятать письменные принадлежности в стол, где в секретном закоулке хранил свои литературные опыты.

- Вижу, что-то сочинял, - поинтересовался товарищ.

- Вообще - да. В этом году знаменательный юбилей - двадцать пять лет Советской власти. Четверть века! Напросились стихи, вот и решил записать...

- Может, прочитаешь? - Ванько знал, что неготовых вещей он обычно не показывал.

- Да понимаешь... - замялся тот, - еще не готово. Коряво пока.

- Ничего, я критиковать не стану.

Федя раскрыл тетрадь (тут и вправду было много перечеркиваний, исправлений, дописок сверху и сбоку) и, почти не заглядывая в написанное, стал декламировать - размеренно, то с подъемом, то как бы с угрозой. Приведем это стихотворение полностью: