Алексис Токвиль - Старый порядок и революция

В те времена правительство не обладало таким бесконечным множеством льгот, пособий, почестей и денег, какие оно может расточать ныне. Иными словами, у него было гораздо меньше средств как для подкупа, так и для принуждения.

Впрочем, само правительство плохо осознавало пределы своей власти. Ни одно из его прав не было ни должным образом признано, ни точно установлено. Сфера его деятельности была огромной, но действовало оно еще неуверенно, словно в темноте и неизвестности. Вместе с тем грозный сумрак, скрывавший пределы всех видов власти и окутавший все права, способствовавший посягательствам государей на свободу своих подданных, часто выступал в качестве защиты последней.

Администрация, хорошо осознавая свое недавнее и незнатное происхождение, в своих поступках всегда была робка, едва только какое-либо препятствие встречалось на ее пути. Поразительное зрелище открывается при чтении переписки министров и интендантов XVIII века: правительство, столь напористое и неограниченное, когда ему безоговорочно подчиняются, утрачивает уверенность при малейшем сопротивлении со стороны населения. Малейшая критика приводит его в смятение, малейший шум повергает в ужас, и оно как бы застывает на месте, колеблется, вступает в переговоры, смягчает свои предписания и часто не доходит до естественных пределов своей власти. Вялый эгоизм Людовика XV и терпимость его преемника легко мирились с таким положением. Впрочем, сии государи и не предполагали, что кто-то вздумает лишить их трона. Они ни в коей мере не обладали тем беспокойным и твердым характером, которым страх наделил позднейших правителей. Эти короли попирали ногами лишь тех людей, которых не видели.

Среди привилегий, предрассудков, ложных идей, более всего противившихся подлинной и благодатной свободе, было немало ( стр.90) таких, что у значительного множества людей поддерживали дух независимости и располагали их к упорной борьбе со злоупотреблениями властью.

Дворянство глубоко презирало администрацию, хотя иногда было вынуждено обращаться к ней. Даже утратив свою былую власть, дворяне еще сохранили остатки отличавшей их предков гордости и были враждебно настроены как к раболепию, так и к порядку. Их вовсе не интересовала свобода граждан, и они охотно перенесли бы притеснения правительства по отношению ко всем, кто их окружал, но им вовсе небезразлично давление правительства, оказываемое непосредственно на них. Они готовы были пойти на любой риск, дабы избежать этого. К началу Революции дворянство, которому предстояло уйти в прошлое вместе с престолом, все еще держится :по отношению к королю и особенно к его приспешникам несравненно более свободно и высокомерно, чем третье сословие, которое вскоре низвергнет монархию(8). Дворянство во всеуслышанье требует почти всех тех гарантий против злоупотреблений властью, какие нам принесли 37 лет представительного правления. Вопреки предрассудкам и странностям дворянства, его наказы открывают нам некоторые из великих черт аристократии. И можно лишь сожалеть о том, что дворянство уничтожили и искоренили вместо того, чтобы подчинить его всевластию закона. Поступив подобным образом, Революция лишила нацию необходимых элементов ее существования и нанесла свободе незаживающую рану. Класс, на протяжении стольких веков стоявший во главе общества, в длительном и никем не оспариваемом величии приобрел известное благородство души, естественную уверенность в своих силах, привычку быть предметом общего внимания, т. е. черты, превращавшие дворянство в общественный элемент, наиболее склонный к сопротивлению. Дворяне не только обладали мужественным нравом - они воспитывали мужество в других классах. Уничтожив дворянство, Революция обескровила всех, даже врагов дворянства. Эта утрата невосполнима, дворянство никогда не сможет возродиться. Прежние титулы, имущество еще могут быть восстановлены, но душа предков - никогда.

Духовенство, которое впоследствии в гражданских делах так рабски служило любому земному властителю и расточало самую смелую лесть в ответ на малейшее намерение правительства покровительствовать Церкви, в то время являло собой наиболее независимую часть нации, с особыми привилегиями которой приходилось считаться.

Провинции уже утратили свои вольности, города же сохранили лишь тень былого величия. Без особого разрешения короля, десяток дворян не могли собраться для обсуждения какого-либо дела. Французская же Церковь до конца сохраняла право на периодические ( стр.91) собрания(9). В своих кругах церковная власть имела свои пределы, и они строго уважались. Низшее духовенство обладало серьезными гарантиями против тирании высших чинов и не было подготовлено безграничным произволом епископата к слепому послушания государю. Я не собираюсь подвергать оценке старое церковное устройство, но утверждаю лишь, что оно не могло потворствовать политической покорности священнослужителей.

Впрочем, многие священнослужители имели дворянское происхождение и перенесли на Церковь гордость и непокорность людей своего класса. Кроме того, все они занимали высокое положение в государстве и пользовались соответствующими привилегиями. Владение феодальными правами, столь пагубное для морального могущества Церкви в целом, каждого из ее членов в отдельности наделяло духом независимости по отношению к гражданским властям.

Но более прочего развитию у духовенства гражданских идей, потребностей, а часто и страстей способствовала земельная собственность. Я имел терпение прочесть множество текстов, докладов и прений, относящихся к 1779 и 1787 гг., дошедших до нас от бывших провинциальных сословных собраний, в особенности из провинции Лангедок, где духовенство самым тесным образом было связано с государственным управлением. Изучая эти документы с позиций своего времени, я удивлялся, что епископы и аббаты, многие из которых отличались святостью жизни, равно как и своими познаниями, делали доклады о прокладывании дороги или канала с глубоким знанием дела, с большой мудростью и искусством обсуждали средства повышения сельскохозяйственной продукции, обеспечения благосостояния жителей и процветания промышленности. При этом они не уступали, а часто и превосходили светских людей, занимавшихся теми же делами(10).

В противоположность широко распространенному и прочно укоренившемуся мнению я осмелюсь предположить, что народы, лишающие католическое духовенство всякого участия в землевладении и превращающие все церковные доходы в жалованье, оказывают услуги исключительно папскому престолу и светским государям и лишают себя тем самым значительного элемента свободы.