Юрий Семёнов - Мой «путь в первобытность»

Но вернемся в 60-70 годы. Пробить сложившийся к этому времени двойной барьер: ортодоксально-марксистский (точнее — псевдомарксистский) и антимарксистский было невозможно. На страницах «Вопросов философии» тогда можно было встретить любое недомыслие, включая самое антимарксистское, но на них никогда не появлялась свежая марксистская мысль. Возможность публикации философских работ была для меня почти полностью закрыта.

Надежда публиковать работы по философии истории у меня возникла, когда после моего перехода в 1967 г. из Рязанского медицинского института в Московский физико-технический институт (г. Долгопрудный) М.Я. Гефтер в 1968 г. предложил мне работать по совместительству в секторе методологии истории Института всеобщей истории. Но через два года сектор был упразднен, а подготовленный в нем и уже набранный сборник по теоретическим проблемам истории «Ленин и проблемы истории классов и классовой борьбы», в котором была и моя большая статья, рассыпан. На память об этом у меня сохранилась верстка, правда, не всей книги, а лишь одной моей работы. [34] Подробнее о судьбе сектора методологии истории см.: Неретина С.С. История с методологией истории // Вопросы философии. 1990. № 9.

Каждый знает, что ученому работать в стол трудно, если вообще возможно. К началу 70-х годов стало ясным, что писать и публиковать практически почти все, что я думаю, можно только в одной области — истории первобытного общества. С группой первобытной истории я поддерживал контакты и раньше и хорошо знал о сложившейся в ней обстановке. Руководитель группы — А.И. Першиц был весьма заинтересован в привлечении меня к постоянному сотрудничеству. Но нужно было согласие Ю.В. Бромлея. Я уже говорил о его осторожности. Некоторое время он колебался: за мной тянулся хвост и самого активного участия в дискуссии об азиатском способе производства, причем на стороне противников официальной точки зрения, и работы в крамольном секторе методологии истории. Кроме того, я уже к тому времени прослыл «неуправляемым человеком». [35] Как мне сказали, именно такая характеристика была дана в отделе печати ЦК КПСС, когда дирекция Института этнографии вознамерилась предложить меня в качестве кандидата на должность главного редактора журнала «Советская этнография». Но Ю.В. Бромлея в конце концов это не остановило. И начиная с 1972 г. я стал работать по совместительству, на половину ставки в группе, а затем в секторе истории первобытного общества Института этнографии.

Таким образом, окончательно в первобытную историю меня загнала, если можно так выразиться, нужда. По этому поводу мне невольно вспоминается стихотворение одного из самых любимых моих поэтов — В.Я. Брюсова, в котором он так объяснял свое пристрастие к историческим сюжетам:

«Когда не видел я ни дерзости, ни сил,

Когда все под ярмом клонили молча выи,

Я уходил в страну молчанья и могил,

В века, загадочно былые». [36] Брюсов В.Я. Кинжал // Собр. соч. в 7-ми т. Т. 1. М., 1973. С. 422.

Жалею ли я сейчас о том, что был длительный период, когда в своей научной работе я почти полностью переключился на этнографию первобытности и историю первобытного общества? Не только не жалею, но, наоборот, считаю, что мне страшно посчастливилось. Детальное исследование становления человека и общества, а затем развития первобытного общества и его превращения в классовое дало мне возможность не только сделать немало открытий в этой области, но и далеко продвинуться в другой сфере моих постоянных интересов — в философии.

Сейчас я окончательно утвердился во мнении, что человек, который знает только философию, ничего основательного в философии сделать не сможет. Чтобы добиться успеха в философии (речь, разумеется, идет не о служебной карьере, а о получении новых результатов), нужно обязательно знать какую-либо конкретную науку — естественную или общественную.

Но знание знанию рознь. Знать ту или иную науку можно по-разному. Человек может обладать достаточно большим объемом знаний в той или иной области. Но это знание, если оно лишь расширяет его кругозор, позволяет ориентироваться в этой области, грамотно вести беседы на данные темы, но не больше, может быть названо эрудитским. Иногда его характеризуют как дилетантское. Я полагают, что о дилетантизме можно говорить только в том случае, когда человек, обладающий подобным знанием, воображает себя специалистом в данной области и пытается учить профессионалов.

Другой уровень — человек не просто знает ту или иную науку, но постоянное использует это знание в своей деятельности, в частности занимается преподаванием. Однако он при этом исследовательской работы в данной области науки не ведет. Это профессионально-практическое знание.

С высшей формой знания науки мы имеем дело тогда, когда человек занимается решением нерешенных задач, поисками истины в данной области, сам делает открытия. Это — профессионально-исследовательское, профессионально-творческое, или просто подлинное профессиональное знание. Когда в последующем изложении я буду говорить о профессиональном знании, то буду иметь в виду только такого рода знание. Такой человек является специалистом, а его знание — научным знанием в полном смысле слова. Вполне понятно, что грани между названными тремя видами знания науки не абсолютны, а относительны, но они, тем не менее, существуют.

Философ, чтобы продвигаться вперед в своей области, должен быть специалистом в какой-нибудь конкретной науке, обладать не эрудитским и не даже не профессионально-практическим знанием науки, а профессионально-исследовательским. И критерий подлинной научности его знания — не диплом об окончании того или иного высшего учебного заведения, а самостоятельные поиски в области той или иной науки.

Профессиональное научное знания особенно важно для тех философов, которые занимаются проблемами теории научного познания. Важнейшими категориями этой теории являются понятия факта, гипотезы, теории. И только тот по настоящему может разобраться в научном познании, кто сам создавал гипотезы, сам их проверял, сопоставляя с фактами, кто сам искал и находил новые факты, кто отказывался от самых красивых гипотез, если факты в них укладывались, кто создавал и уточнял пусть частные, но теории. А делать все это можно только в сфере той или иной конкретной науки. Философские построения непосредственно на фактах реальности не основываются. Только конкретная наука способна дисциплинировать мысль.

И когда человек, не зная профессионально ни одной конкретной науки, занимается отвлеченными, непосредственно не проверяемыми умственными построениями, то велика опасность полностью оторваться от реальности и превратиться в специалиста по переливанию из пустого в порожнее. Это и случалось и случается со многими, работающими, как они полагают, в области философии, что можно наглядно сейчас видеть на примере сочинений, публикуемых ныне в журнале «Вопросы философии».