Владимир Толмасов - Сполохи (Часть 3)

Да, не таков был отец Варфоломей, чтобы ни с того ни с сего поить мошенников, подобных Герасиму Фирсову. Зело худо приходилось архимандриту в последнее время. Чуял он, что не туда свернула его дорога в управлении вотчиной, не тем он занимается, чем нужно, но остановиться уже не мог и с тоской ждал, куда вынесет его течение судьбы. Молодые чернецы, собутыльники, которых насажал он в собор, ни одного дела решить толково не могли, потому как не было у них ни знаний, ни опыта, и среди братии своим пьянством и бездельем вызывали они лишь недовольство и неприязнь. Не могли они стать опорой архимандриту в непрестанной борьбе с противниками, умными, хитрыми, осторожными. Нужны были ему для этого люди, способные принимать и отражать удары. Промахнулся в свое время архимандрит, когда почти поголовно очистил черный собор от стариков, приверженцев покойного Ильи, насадив в него зеленых олухов, и не скоро понял, что нажил себе тем самым многих врагов. Смирял противников жестокостью, но что сходило с рук Илье, то не прощали ему, и врагов становилось все больше. Зашатался клобук на Варфоломее. Что ни день, то вести одна хуже другой доходили до архимандрита: братия ропщет, старцы собираются тайными собраниями, пишутся мерзкие челобитные... И догадывался Варфоломей, что за всем этим стоит один человек - Никанор. Но о том лишь догадывался настоятель, ибо ни в слове, ни в деле нельзя было уличить бывшего архимандрита.

Решение привлечь на свою сторону Герасима Фирсова пришло к Варфоломею не сразу, после долгих раздумий. "Черт с ним, - думал он, - пущай погряз Герасим в разных мошенничествах - глядел же на это покойный Илья сквозь пальцы, - зато у братии он по-прежнему в чести. И грамотен. Да, грамотен: челобитная, которую Савватий отобрал у старцев, его рукой писана. Попади такая челобитная к царю, не миновать расплаты..."

К вечеру архимандрит дал знак, и скоро всех выпивох выгнали из покоев подышать вечерней свежестью. За столом остались только Варфоломей, келарь Савватий, казначей Варсонофий и уже порядком захмелевший Герасим.

В затуманенном мозгу Фирсова мелькнуло: "Ох, неспроста я тут потчевался, неспроста!" Некоторое время за столом молчали, и Фирсов, тяготясь этим молчанием, потянулся было с ковшичком к пиву, но его остановил голос архимандрита:

- Погоди, Герасим! Разговор есть.

- Беседа так беседа. Наш Герасим на все согласен, - отозвался Фирсов, но пива все-таки зачерпнул и, прихватив ковшичек, переместился ближе к настоятелю.

- Что же ты, Герасим, вытворяешь? Состоишь в соборе ближайшим моим помощником, а под дудку моих врагов пляшешь, - проговорил отец Варфоломей.

- Ты уж скажешь, владыка, - попытался отшутиться Герасим, - неужто не ведаю, чей хлеб ем.

- Да, видно, не ведаешь. С князем Львовым почто якшаешься?

- Ах, с князем, - облегченно вздохнул Фирсов, - так ведь покойный отец Илья, царство ему небесное, не воспрещал этого. Наоборот, поощрял даже. Опять же, ежели подумать как следует, князь Михайло Иваныч за что пострадал... За веру старую. И ты за нее горой. Скажешь тоже - "якшаешься". Да я, может, этой самой близостью в гордость прихожу...

Архимандрит переглянулся с келарем Абрютиным, и тот подмигнул ему.

- Ладно, Герасим, - сказал настоятель, - хоть князь и мутит воду на Соловках, да не страшен, потому как обретается в ссылке. Страшно другое, когда своя же братия, близкие люди на тебя поклеп начинают возводить.

- На меня? - усмехнулся Герасим.

- Не валяй дурака! - повысил голос архимандрит. - Хорошо знаешь, о чем речь идет. Челобитную на меня кто писал?

- Какую челобитную, о чем ты, владыка? Не уразумею я что-то. - Герасим сделал обиженное лицо.

- Дай-ка сюда челобитную-то, брат Савватий, - архимандрит протянул руку, и келарь подал ему два листа бумаги, исписанных мелким почерком.

- Ай-ай-ай, Герасим, - укоризненно покачал головой настоятель, - а ведь рука-то твоя.

Фирсов в волнении опорожнил ковшичек, обтер пегую бороду, прикрыл один глаз.

- Как же получается, Герасим? Хлеб мой ешь и на меня же брешешь.

- Бес попутал, владыка, - пробормотал старец. Хмель начал выходить у него из головы. Челобитную и в самом деле писал он под диктовку чернецов Корнея, Феоктиста и других монахов, недовольных архимандритом. Но каким образом оказалась она у келаря? Наверное, попался изветчик...

- И кто же этот бес, как звать его? - ехидно улыбаясь, спросил настоятель.

- Да рази ж у бесей имена есть, - Герасим решил не сдаваться, - бес как бес, с рогами...

- Значит, сам по своей воле... Ну, не хочешь говорить, не надо, согласился настоятель, - про тех бесей нам известно. А ведомо ли тебе, что полагается за поклеп на архимандрита?

Фирсов вздохнул.

- Не первый день в обители.

- Верно. И не раз бит бывал.

- Было такое, владыка, было.

- И сызнова быть может.

Фирсов сидел как в воду опущенный. Внутренне он уже смирился с тем, что опять его станут драть "на козле". Он мог бы в конце концов спастись от наказания, выдав главных составителей челобитной, но почему-то ему не хотелось этого делать, не хотелось доставить архимандриту удовольствие лишний раз поиздеваться над людьми. И без того всяких притеснений от него довольно в монастыре. Никто не просил Фирсова писать челобитную, сам вызвался. Пускай уж одного плетьми дерут...

- Послушай, Герасим, - настоятель нагнулся к нему через стол, - не хочется мне наказывать тебя. Ведь ты - соборный старец, а соборные старцы мне дороги. Я ценю тебя и хочу, чтобы ты стал моим ближайшим советником. Закинь гилевать, Герасим, помогай мне и станешь жить, ни в чем не нуждаясь. Ты уже в годах, и надобен тебе покой, а со мной будет житье нехлопотное. Скажи "да" - и тотчас уничтожу я эту окаянную челобитную, и ничего дурного меж нами не станется.

Фирсов устало подпер голову кулаками. Так вот зачем позвал его сюда архимандрит!.. Не выгорело у владыки с сопляками, решил на свою сторону старцев привлечь. Сначала помыкал, а ныне нужду возымел в них. "Худы твои дела, архимандрит, ой как худы! И всем вам скоро будет крышка, ибо слабы вы духовно. Прижмут вас государь, и патриарх, и всесвятейший собор вкупе. Больно уж гнилая голова у обители, не чета покойному Илье".

Подняв голову, Фирсов глянул в упор на отца Варфоломея.

- За хлеб-соль благодарствую, владыка. А коли нужен тебе мой совет, слушай: пока не поздно, не ершись ты перед духовной и светской властью и приступай-ко служить по новым служебникам. Тогда и поддержку патриарха получишь, и с врагами своими управишься. Вот тебе и весь мой сказ.

Архимандрит откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, но закричали келарь и казначей:

- Вор! Измену затеваешь!

Абрютин, дрожа грузным телом, будто выплевывал ругательства, ему вторил Варсонофий.