Владимир Толмасов - Сполохи (Часть 3)

- Солдат собрать в роты. Весь полк в Кожевники! С богом!

Ротный капитан князь Кропоткин лежал на лавке у себя в горенке и от скуки глядел в потолок, считал мух. Происходил Кропоткин из захудалого рода, до того разорившегося, что к государеву смотру князь не мог вооружить не только холопов своих, но и себя. Хозяином он был никудышным: почти все крестьяне разбежались от него, земля была в запустении, животина передохла, - и пришлось ему идти служить государю не в дворянскую конницу, а в пешие полки нового строя. Пожаловали князя чином капитана над ротой, доспехом и оружием, и начал он тянуть лямку урядника. Единственное, на что он был способен, это часами мечтать о неожиданной царской милости, которая, по его скудному разумению, когда-нибудь да должна же на него свалиться... Но вот беда, отличиться не в чем, хотя князь даже и не ведал, как можно отличиться перед государем.

Кропоткин вздохнул, повернулся на бок, уставился в бревенчатую стену, по которой деловито бегал голенастый паук...

Сквозь сон услышал капитан какой-то неясный шум во дворе. Открыл глаз, потом - другой, спустил ноги с лавки. Со двора вдруг хлестнуло, как выстрел:

- Барабан! Бей в барабан!

Князь обомлел. Тревога? Что за черт!.. Стал быстро натягивать сапоги, перепутал, сбросил, надел снова. Напяливая мундир, силился разглядеть через волоковое окошко, что там, на улице. Схватил шишак, цепляя на ходу палаш, выскочил за дверь.

Солнечный свет больно резанул по глазам. Капитан зажмурился на миг.

- Эй, князь, будя спать! Набат!

Перед Кропоткиным, приплясывая от возбуждения, размахивал руками солдат роты капитана Панфилова холмогорец Егорка Поздняков.

- Как набат, почто набат? - забормотал ошарашенно князь.

- Измена! - орал Егорка. Вокруг него собирались копейщики, пищальники, обозники.

- Да говори толком! - взмолился князь.

Егорка перевел дух, оглянулся, словно желая убедиться, много ли народу собралось, торопливо заговорил:

- На Лубянке, в Котельниках, еще в иных местах на Москве письма объявились про измену боярскую, про деньги медные. Народ лютует. Сейчас пошли двор Шорина грабить. На Красной площади лавки громят. Пойдут в Коломенское, к государю, правды искать...

Бунт! Гиль! Кропоткин лихорадочно соображал, что делать. В собиравшейся толпе он не видел ни одного урядника. Вспомнил: ушли все к литургии. Что делать?

Тем временем двор наполнялся солдатами, вооруженными и без оружия. Толпа ворочалась, голоса все громче гудели, надрываясь, гремела литавра.

И тут в голову капитану пришла дерзкая мысль, которая положила конец его нерешительности и заставила воспрянуть духом. Вот он, счастливый миг! Князь Кропоткин, капитан роты выборного пехотного полка, спасет государя от разгневанной черни. Под его командой, а не под чьей-либо другой, все роты, расположенные в Кожевниках, уйдут в Коломенское и грудью защитят царский дворец. И быть капитану Кропоткину полковником!

Он подбоченился, крикнул, пуская петуха:

- Коня! Белого!

Ему подвели оседланного меринка. Капитан взгромоздился в седло, расправил длинные усы, взрыхлил бородку:

- А ну становись! Сержанты, сюда!

Сквозь толпу продрались несколько сержантов из разных рот.

- Стройте всех, кто есть. Выводите на улицу.

Один сержант со злыми, как у ястреба, глазами, спросил:

- Куды поведешь, капитан?

- В Коломенское, братцы, в Коломенское!

- Ур-ра-а! - раскатилось хрипло, многоголосо. - Ай да князь! С нами капитан!

Воспринимая восторг солдат по-своему, князь горделиво улыбался и отдавал команды направо и налево.

Через полчаса худо-бедно собранные несколько неполных рот запылили по дороге, ведущей в Коломенское. Впереди, полный радужных надежд, ехал на белом коне капитан Кропоткин.

2

Огромная тысячная толпа двигалась к Коломенскому по другой дороге. Разгоряченные, распаленные дракой в торговых рядах на Красной площади, неудержимые в выплеснувшейся наружу ярости ремесленники, солдаты, драгуны, рейтары, молодшие посадские и черные люди скорым шагом шли к государю требовать выдачи бояр-изменников, казнокрадов, отмены пятинной деньги. Среди них мелькали одинокие стрелецкие кафтаны, цветные купеческие однорядки. Купцов вели с собой силой. Одного такого в разодранной одежде с разбитым лицом поминутно толкали в шею. Он брел, спотыкаясь, но как только замедлял шаги, получал в спину тумак.

- Двигай, гнида! - кричали ему.

- Поглядим, как он у царя насчет медных денег говорить станет.

- Тоже, поди, скопил тыщи.

Купец стонал, охал, жаловался в тесную жаркую толпу:

- Ох, разорили!.. Ох, ограбили!.. Куда ж мне теперь?..

В ответ зло смеялись:

- Ништо, еще наживешь!

- Небось по сусекам-то пропасть добра всякого.

Купец хныкал:

- В лавке, в лавке все было, православные. А ее, почитай, по бревнышку раскидали...

- Да замолчь ты, душу твою!.. Надоел.

Впереди толпы семенил коренастый нижегородец Мартьян Жедринский. Из-за пазухи у него торчал конец свернутого в трубочку подметного письма. Жедринский о чем-то оживленно переговаривался с десятским Сретенской сотни, посадским человеком Лучкой Жидким.

Потирая вспухшую скулу, вполголоса ругался Провка Силантьев.

- Будет тебе, - подмигнул ему Лунка, - наша служба солдатская - головы не сносить. А щека...

- Ты вон куды гляди, - сказал Фомка, тыча пальцем в сторону.

Одновременно с ними к воротам Коломенской усадьбы подходила вереница людей, возглавляемая трясущимся на белом коне всадником.

- Мать честная! - воскликнул Лунка. - Да это никак князь Кропоткин наших ведет!

- Эге-гей, братцы! - заорал Фомка. - Шибче шагай, не то обгоним!

- Молодец Егорка, - проговорил Лунка, - поднял-таки товарыщей. Нашей силы прибавилось.

Когда подошли к воротам, капитан Кропоткин выехал вперед, напыжился.

- Солдаты полка Аггея Шепелева здесь?

Раздались редкие отклики:

- Тута!

- А чего надоть, князь?

Кропоткин подбоченился, выставил бородку.

- Приказываю встать строем на охрану дворца.

- Хо-хо-хо-о!

- Как бы не так!

- В шею его!

Капитан растерянно замолчал. Из-под железного шишака по запыленному лицу струился пот, пересохшие губы неслышно шевелились. Ему говорили солдаты, состоявшие под его командой:

- Уйди, князь, уйди от греха. Неровен час, зашибут насмерть.

Капитан уже не различал в толпе тех, кто пришел с ним, и с ужасом соображал: "Батюшки! Да как же это я опростоволосился?.. Ведь не я, они меня сюда привели!.." Чьи-то узловатые пальцы с грязными ногтями осторожно, но сильно взяли его за запястья, и он тут же выпустил поводья. Потом он уже не помнил, как очутился на земле. Мимо проходили, посмеиваясь, мужики, посадские люди, какие-то оборванцы, солдаты из его роты и роты капитана Панфилова. Князь стоял как оплеванный, и, когда наконец полностью осознал, что произошло, чувство стыда и детской беспомощности охватило его. Ничего не видя перед собой, он доплелся до ограды, прислонился лицом к холодному камню и, опустив голову, тихо заплакал...