Коллектив авторов - Источниковедение

Такая модель построения материала совершенно не противоречила теоретическим положениям марксизма-ленинизма в историографической конструкции Н. Л. Рубинштейна (1897–1963), подчеркивавшего, что «действительный путь науки получает свое полное и отчетливое выражение в ее наиболее ярких и типичных [выделено автором. – С. М. ] представителях», а «изучение сменяющихся исторических направлений возможно лишь через научный анализ творчества основных, наиболее типичных представителей каждого периода, каждой школы» [594]. Несмотря на стремление А. М. Сахарова (1923–1978) структурировать материал (лекции) по классовому принципу (например: «дворянская, либерально-буржуазная, мелкобуржуазная историография после отмены крепостного права (вторая половина XIX в.)»), внутри этих блоков мы все равно находим классиков русской историографии [595]. И сегодня историки, выстраивая историографический материал, признают пользу такого подхода, отмечая: «Изучение каждого звездного имени [выделено мной. – С. М. ] в отечественной историографии одновременно проясняло <���…> магистральные вопросы развития русской исторической науки». Поэтому в учебное пособие отбираются «классики» русской историографии [596].

С конца XIX в. исследователи пробовали излагать развитие национальной историографии по иному принципу, поставив задачу выявить, например, русские (М. О. Коялович [597], 1828–1891) или американские (Дж. Ф. Джеймсон [598], 1859–1937) особенности в развитии историографии. Благодаря этому в первом случае историография (где были представлены не только классические историки, но писатели и философы) оказалась подчинена не столько научным, сколько социально-политическим идеям о России, во втором случае – зависима от изменений в политической (а не научной) жизни США. Американский историк, выделив четыре периода истории исторического письма в США, разделил их не по периодам развития науки или типов исторического письма, а по периодам политической истории.

Некоторые авторы стремились совместить хрестоматийный принцип с пространным комментированием (Дж. Т. Шотвелл [599], 1874–1965) или с историографическим обзором (А. Дж. Грант [600], 1862–1948), считая, что такая модель более оригинальна.

Интересный вариант структурирования и изучения материала представил П. Н. Милюков (1859–1943). Он постарался изобразить широкую картину развития, а также смены теорий и взглядов на русскую историю, но обратил внимание на тех, которые, по его словам, «толкали эту мысль вперед, расширяя и углубляя ее главное русло» [601], причем в таком «главном русле» историк так же, как и иные авторы, не отделял научное изучение истории от обращения к прошлому, вызванного поиском, в первую очередь, национально-государственной идентичности.

Особняком в этом ряду стоят лекции по истории науки и историографические курсы А. С. Лаппо-Данилевского (1863–1919). Необходимость в специально прочитанных лекциях по истории науки («Лекция, читанная преподавателям средних учебных заведений, съехавшихся в С. Петербург 10–17 июня 1906 г.»), а в их составе – по истории исторической науки, автор объяснял теоретическими и практическими мотивами. Если в первом случае, по мнению. А. С. Лаппо-Данилевского, «теоретико-исторический интерес» свидетельствует о том, что «основные проблемы теории исторического знания затрагиваются, а некоторые из них особенно ясно обнаруживаются при изучении истории наук», то практические мотивы исходят из «подъема интереса» к истории науки и «некоторого пренебрежения» историей науки в сфере преподавания [602].

В изучении истории науки он выделил два уровня: философский (логический), возникший под влиянием позитивизма и изучающий «логическое развитие известного рода идей, последовательно раскрывающихся в действительности и не теряющих своей научной ценности и по настоящее время», и исторический, дающий картину «реального развития науки». «Для выяснения исторического развития науки (а не логического) надо стремиться к познанию исторической действительности во всей ее многосложности и выяснить самые корни данной системы и даже иной раз самые мелкие обрывки научной мысли в их генезисе в зависимости от конкретных условий данного периода (социального быта, обычаев, традиций, техники, практической жизни и т. п.)». И специально подчеркнул, что в изучении истории исторической науки «очевидно, собственно историческая точка зрения должна получить перевес» [603].

Историографические курсы А. С. Лаппо-Данилевского презентировали слушателям и читателям структуру историографического исследования в сфере истории науки и в сфере истории исторической науки. Более того, изучение истории науки с логической и «собственно исторической точки зрения» выстраивается А. С. Лаппо-Данилевским источниковедчески: через изучение обстоятельств возникновения и эволюции, анализ идей во всей сложности их происхождения, что делалось автором посредством изучения процесса развития науки «во всей конкретности его обстановки». Лекции по историографии дают понятие историографии и трактуют его: «Итак, история научных построений (науки) действительно может служить предметом изучения; она изучает последовательную смену научных построений, приведших к современному научному мировоззрению или способных привести к новому научному мировоззрению» [604].

Другой подход к расположению историографического материала представили нам работы М. А. Алпатова (1903–1980). Автор группировал материал в компаративной перспективе, сравнивая формы исторического письма на Западе и Востоке Европы, при этом он уделил больше внимания историческим представлениям западноевропейских писателей о России и русских авторов (не только историков) о Западной Европе [605].

В контексте развития европейской историографии пытался рассмотреть развитие отечественной исторической науки в своей последней крупной работе (учебном пособии для студентов-историков) А. Л. Шапиро (1908–1994). Надо признать, что такой подход выглядит довольно перспективным, но в итоге лекции по развитию русской и западноевропейской историографии оказались собранными в книге механически, отдельно друг от друга. Кроме того, А. Л. Шапиро так же, как и предшественники, уделил внимание классикам как русской историографии, так и исторической публицистики, не оговаривая принципы, которые позволяют отличить научную работу историка от непрофессионального историописания [606].

Широкую картину этапов развития исторического знания, исторической, общественной и политической мысли не так давно представили Г. Р. Наумова и А. Е. Шикло. Как и в вышеприведенных примерах, здесь мы также находим отсутствие четких границ между типами знания и общественной мыслью, выражавшейся плеядой известных русских историков и мыслителей [607].