Коллектив авторов - Источниковедение

Остатки Бернгейм делит на «памятники – остатки в широком смысле» и «памятники». Первые «являются невольными пережитками человеческой деятельности, без всяких намерений оставить воспоминание и без всякой мысли о будущем мире»: материальные остатки деятельности людей, язык, обычаи, нравы и учреждения, произведения науки, искусства и ремесла, деловые акты (сюда же отнесены протоколы, дипломатические документы, циркуляры, статистические таблицы, метрические книги и т. д.). Вторые, «созданные в расчете сохранить воспоминание о фактах, если и не для истории, то, во всяком случае, с целью сохранить память по каким-либо специальным расчетам», это монументы и надписи, грамоты, «служащие историческими документами и составленные с соблюдением определенных узаконенных форм» (они составляют предмет вспомогательной исторической дисциплины дипломатики) [21].

Задачи исторической критики Бернгейм видит аналогично Дройзену:

Обязанностью критики является решать о подлинности имеющихся в нашем распоряжении показаний источников и вытекающих из них данных. Первая задача ее – отсортировать источники и исследовать, можно ли вообще признать их за доказательство и в какой степени, и затем подвергнуть их дальнейшей оценке (внешняя критика). Затем критика должна определить внутреннюю ценность, доказательную силу свидетельств и проверить и сравнить их между собою (внутренняя критика). Она должна, наконец, расположить собранный материал по времени и месту [22].

Отметим, что Бернгейм четко делит критику на внешнюю и внутреннюю ; эта традиция закрепилась, и ее отзвуки мы обнаруживаем в историческом знании вплоть до настоящего времени. К тому же, в отличие от Дройзена, ограничивавшего критику подготовительной работой историка с источниками, Бернгейм включает сюда и некоторые вопросы исторического построения. Последовательность источниковедческих процедур Бернгейм выстраивает так: выяснение подлинности, определение времени и места возникновения, установление автора, выяснение степени оригинальности и восстановление первоначального текста (для письменных источников), установление достоверности – определение «действительно бывшего».

В то же время Бернгейм, в отличие от Дройзена, рассматривает интерпретацию как источниковедческую процедуру. Утверждая возможность понимания произведения, созданного в иной культуре, Бернгейм пишет:

Нам необходимо только обладать нужными познаниями, чтобы свести к привычным для нас основным элементам различные формы выражения. Это в одинаковой степени относится и к миру восприятий и представлений, как и к миру мышления. Их способы выражения и содержания у различных людей разных времен бесконечно разнообразны, но лежащие в основе физические процессы всегда одни и те же. Стоит только это признать, и отсюда возникает вторая великая задача исследования – интерпретация (истолкование) [23].

Осмысление необходимости процедуры интерпретации означало выведение исторического метода на новый уровень. Метод работы историков предшествующей эпохи Бернгейм характеризует следующим образом:

Первоисточники оценивали, не объясняя их своеобразными общими условиями источников каждой эпохи. Не умели видеть в других памятниках продукта иной народной культуры и воспользоваться ими для ознакомления с этой культурой [24].

О процедуре интерпретации Бернгейм пишет так:

Интерпретация, т. е. истолкование показаний источников в смысле более тесной или широкой связи, в которой они стоят, стала <���…> только недавно предметом сознательной методологической разработки и нашла применение ко всем областям, а не исключительно литературным произведениям, как в прежнее время. В разъяснении нуждаются и памятники, так как они сами по себе по большей части безгласны и <���…> о них можно судить только на основании обстоятельств и обстановки, откуда они ведут начало и для которых служат свидетельством [25].

Мы видим, что акцент на интерпретации в концепции Бернгейма обусловлен отчасти его вниманием к остаткам .

Таким образом, в немецкой историографии во второй половине XIX – начале XX в. была разработан метод изучения исторических источников, отдельные составляющие которого (деление источников на остатки и предания, внешняя и внутренняя критика исторических источников и др.) прочно вошли в историческое знание и проявлялись в течение всего XX в.

Эдвард Фриман [26](1823–1892) – профессор новой истории в Оксфордском университете (1884). Обратим внимание, что кафедру Фриман занял уже в почтенном возрасте, до этого он много лет отдал собственно исследовательской работе, круг его научных интересов весьма обширен: от истории архитектуры до исторической географии Европы, от истории Греции и ранней истории Англии до сравнительной политики. Столь богатый исследовательский опыт был обобщен Фриманом в работе «Методы изучения истории» (1886), представляющей собой лекционный курс [27].

Английский историк избегает строгих формулировок, он словно приглашает слушателей к совместным размышлениям. Фриман анализирует специфику исторических свидетельств, обращая внимание на их субъективный характер, обусловленный «человеческим», а не «природным» происхождением:

Геолог может иногда ошибаться в истолковании свидетельства скал; но сами скалы не могут ни лгать, ни лжесвидетельствовать; а историк не только может сам ошибиться с истолкованием свидетельства своих источников, но и сами-то источники могут ошибаться и лжесвидетельствовать [28].

Анализируя характер исторических свидетельств, Фриман апеллирует к здравому смыслу и жизненному опыту слушателей:

Всем известно, что почти никогда два очевидца не описывают совершенно одинаково какого-либо события, при котором, однако, они оба присутствовали. И действительно, при описании какого-либо события, например сражения, им приходится, в сущности говоря, описывать различные вещи. Им пришлось видеть разные части одного события, потому каждый из них излагает дело по-своему, хотя, собственно говоря, в их показаниях и нет настоящего противоречия. Даже в том случае, когда им пришлось видеть одно и то же, они все-таки могут видеть каждый по-своему. Это неизбежно и зависит от различия точек зрения или от незначительного различия в положении очевидцев. Кроме того, подобное утверждение верно и в другом отношении; смотря по настроению каждого, один из очевидцев обратит внимание на одну сторону дела, а другой на другую, потому-то в их рассказе не будет, может быть, настоящего противоречия, но будет значительное различие в показаниях об отношениях различных частей рассказываемого ими события. Это признается всеми настолько, что незначительные различия в показаниях о событии служат признаком достоверности повествования и, наоборот, полное согласие во всех мелких подробностях считается до некоторой степени подозрительным [29].