Артур Конан-Дойль - Жрица тугов

Мы ещё не разобрали, что именно возбуждало такое любопытство, но дети пустились во всю мочь вперёд и скоро вернулись со свежими новостями.

— О, мисс Воррендер! — запыхавшись вскричал Джонни. — Там стоит чёрный человек, совсем точно из Ваших сказок.

— Цыган, должно быть, — предположил я.

— Нет, нет, — решительно запротестовал Джонни. — Он ещё чернее, чем цыган. Правда, Мэй?

— О, да, — подтвердила девочка.

— По-моему, нам следует пойти и посмотреть самим, — предложил я.

Говоря это, я взглянул на мою спутницу и был поражён её бледностью и лихорадочным блеском глаз.

— Вам дурно?

— Нет, нет! — возразила она, ускоряя шаги. — Идёмте, идёмте!

Когда мы дошли до трактира, нашим глазам представилось странное зрелище. Мне сразу же пришло на память описание малайца — потребителя опиума, встреченного ещё Куинси на одной шотландской ферме. В центре группы йоркширских крестьян стоял человек с Востока гигантского роста, с изящным, гибким и грациозным телом, его полотняная одежда была покрыта пылью, а коричневые ноги обуты в грубые башмаки. Он, видимо, явился издалека и долго шёл пешком. В руке он держал длинную палку, на которую опирался, устремив свои чёрные задумчивые глаза в пространство, не обращая внимания на окружающую его толпу. Его яркий костюм и цветной тюрбан, покрывавший смуглую голову, производили странный и резкий контраст с прозаической обстановкой захудалой английской деревушки.

— Бедный мальчик! — задыхающимся от волнения голосом произнесла мисс Воррендер. — Он устал. И наверное, голоден и не может объяснить окружающим, чего ему нужно. Сейчас я поговорю с ним.

И она обратилась к индусу на его родном языке.

Я никогда в жизни не забуду эффекта, какой произвели эти несколько слов. Не говоря ни слова, чужестранец склонился всем телом на пыльную дорогу и буквально распростёрся ниц перед моей спутницей.

Мне часто приходилось видеть в книгах способы, которыми на Востоке выказывают почтительность к высшим, но я никогда не воображал, чтобы кто бы то ни было мог дойти до такой степени самоунижения, на какую указывала поза этого человека.

Мисс Воррендер продолжала свою речь резким, повелительным тоном.

Он тотчас же поднялся на ноги и стоял, сложив руки на груди и опустив глаза в землю, точно раб в присутствии господина. Кучка зрителей, по всей вероятности считавшая это неожиданное преклонение прелюдией к какому-нибудь фокус-покусу или серии акробатических упражнений, была очень заинтересована чужестранцем.

— Не будете ли Вы добры проводить детей до почты и опустить письма? спросила меня гувернантка. — Мне очень бы хотелось поговорить с этим господином.

Я исполнил её просьбу.

Когда я вернулся несколько минут спустя, их беседа была ещё не окончена. Индус, видимо, рассказывал свои приключения или пояснял мотивы, побудившие его на это путешествие. У него дрожали при этом пальцы и сверкали глаза.

Мисс Воррендер внимательно слушала его, издавая по временам лёгкие восклицания и делая жесты, показывавшие, до какой степени она интересуется деталями рассказа этого человека.

— Вы должны извинить меня, что я так непростительно долго задержала Вас под солнцем, — обратилась она наконец ко мне. — Нам надо теперь идти, а то мы опоздаем к обеду.

Тут она произнесла несколько повелительных фраз своему чёрному собеседнику, и мы тронулись в обратный путь.

— Итак, — начал я, движимый вполне понятным любопытством, когда мы отошли настолько, чтобы не быть услышанными зрителями. — Кто и что он такое?

— Он родом из центральных провинций, из страны Махраттов. Он из наших. Я была положительно вне себя, встретив его в такой неожиданной обстановке. Я чувствую себя страшно взволнованной.

— Но Вам, должно быть, весьма приятна эта встреча.

— О, очень.

— А почему ему пришло в голову пасть перед Вами ниц?

— Потому что он знал, что я дочь Ахмет Кенгхис-Кхана, — гордо произнесла она.

— А как он попал сюда?

— Это длинная история — небрежно отозвалась она. — Он ведёт бродячую жизнь. Какая темень в этой аллее! Ветви деревьев образуют здесь настоящий живой потолок. Человеку, забравшемуся на такое дерево, легче лёгкого прыгнуть на спину проходящего внизу. Он почувствует Ваше присутствие не раньше, чем Ваши пальцы вопьются ему в горло.

— Какой ужас! — вскричал я.

— Тёмные места всегда вызывают во мне чёрные мысли, — весело засмеялась девушка. — Кстати, у меня есть к Вам просьба, мистер Лоренс.

— В чём дело? — осведомился я.

— Не говорите дома, пожалуйста, ни слова о встрече с моим бедным соотечественником. Его, чего доброго, примут за бродягу и вора и прикажут выгнать из деревни.

— Я уверен, что мистер Терстон не способен будет на такую жестокость по отношению к нему.

— Да, но на неё способен мистер Копперторн.

— Я к Вашим услугам, но дети… они, наверное, проболтаются.

— Не думаю.

Право, не знаю, как ей удалось справиться с этими болтливыми язычками, но только они не проронили о чужестранце ни звука.

У меня были кое-какие подозрения, что это дитя тропиков явилось сюда не случайно, а для выполнения какой-то особой миссии. На следующее утро я имел весьма убедительное доказательство тому, что он всё ещё проживает в деревне: идя по аллее, я встретил мисс Воррендер: в руках у неё была корзина с хлебом и мясом. У неё вошло в привычку относить остатки от обеда разным деревенским старухам.

Я предложил проводить её до деревни.

— Чья сегодня очередь? — спросил я. — Старой Венабл или Тейльфорт?

— Ни той, ни другой, — улыбаясь, возразила она. — Мне придётся сделать Вам одно небольшое признание, мистер Лоренс. Вы всегда были мне другом, и я знаю, что могу на Вас положиться. Я повешу корзинку вот на этот сук, а он её опорожнит.

— Он, значит, всё ещё здесь?

— Да.

— А Вы уверены, что он найдёт корзинку?

— О, на этот счёт на него можно положиться. Вы, конечно, не находите ничего предосудительного в том, что я оказываю ему кое-какую помощь? Вы сами поступили бы точно таким же образом, если бы жили среди индусов и вдруг встретили среди них англичанина. Но мне хотелось бы посмотреть на цветы.

Мы вошли в оранжерею.

На обратном пути корзинка всё ещё висела на суку, но была уже пуста. Она, смеясь, сняла её с дерева и отнесла домой.

Я полагал, что после этой встречи со своим сородичем она стала веселее и спокойнее. Быть может, это было только плодом моей фантазии, но мне казалось, что и в присутствии Копперторна она чувствовала себя спокойнее, чем прежде, с меньшим страхом выносила его взгляд и меньше поддавалась его воле.

А теперь я должен приступить к той части моего рассказа, в которой мне придётся описать, каким образом мне довелось проникнуть в тайну отношений, существующих между двумя странными личностями, и каким путём я узнал страшную правду о мисс Воррендер — или принцессе Ахмет Кенгхис; её, собственно говоря, следовало бы называть этим последним именем, так как она походила больше на этого воинственного и неукротимого фанатика, чем на свою мягкую деликатную мать-англичанку.