Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

С приветом <���подпись>.

Харьков 2/XI/34

Адрес. Харьков 120 Незаможний пер. 8. кв. 1. И. И. Бочарову.

Биографические свединия

Родился в Харькове 1914 г, сын служащего, образование имею среднее, работал кореспондентом Робiтничоï Газети Пролетар с 1929 по 32 год в 33–34 ом. году редакции Последних известий. Комсомолець с 1923 года в настоящее время учусь на физико-механическом факультете Машино-конструкторского Института который готовить научных работников в области физики, механики.

Харьков 2/XI/34. <���подпись>

Прочитаны главнейшие произведения крупнейших писателей русской и иностранной литературы. Шекспир, Дидро, Скарон, Сервантес, Данте, Вольтер, Свифт, Золя, Флобер, Гамсун, Лондон, Вольф, Нексе, Ромен Ролан, Джермането, Драйзер, Рабле, Гете, Байрон, Шиллер, Гейне, Бальзак, Поль Бурже, Стендаль, Мопассан, Барбюс, Джон Дос Пассос, Беранже, Бомарше, Вергилий, Гюго, Диккенс, Дюма, Мольер, Руссо, Синклер, Теккерей, Пушкин, Л. Толстой, Гоголь, Лермонтов, Салтыков Щедрин, Тургенев, Некрасов, Достоевский, Чернышевский, Чехов, Грибоедов, Гончаров, Короленко, Успенский, Помяловский, Горький А. М. Из современных русских писателей Эренбург, Левин, Богданов, Шолохов, Панферов, А. Толстой, Леонов, Вера Инбер, Огнев, Новиков-Прибой, Свирский, Фадеев, Форш, Третьяков, Шкловский, Шишков, Четвериков, Федин, Уткин, Серафимович, Сейфулина, Под-ячев, Пильняк, Неверов, Маяковский, Лидин, Караваева, Иванов, Есенин, Гладков, и другие. Из украинских писателей Микитенко, Кузьмич, Первомайский, Иван Ле, Смолич, и другие Из белорусских Янка Купала и другие.

Приведенные списки, разумеется, говорят не об объеме реального чтения, а о том спектре книг, который относился, по ощущениям аудитории, к легитимному для представителей писательской профессии. Они очерчивают, если можно так выразиться, контуры воображаемой библиотеки «идеального» ученика «Литературной учебы». Об этих текстах некоторые начинающие писатели по крайней мере слышали, во-первых, и считали возможным делиться своим знанием о них, во-вторых. Легитимный круг чтения среднестатистического призывника в литературу ограничивался от силы тремя-четырьмя авторами, возглавляющими каждый список. Все остальные имена возникают в корпусе корреспонденции лишь единожды.

Упоминания о таких авторах, как Ренэ Гузи и Артур Гайе, с их повествованиями об Африке, бегемотах, карликах и стране пирамид, на общем фоне «легитимной» литературы выглядят как своего рода простодушное инакомыслие. Что уж говорить о тех «студентах», которые обращаются в журнал с просьбой подсказать, где найти книги о «славном герое Луи Доминике Картуше, атамане разбойников, орудовавших в Париже» и «об атамане разбойников Антонио Порро», попутно советуя: «В крайнем случае передайте Максиму Горькому может он знает» (Федотов Алексей Васильевич, Зарайск, 1930 г.; ед. хр. 243, л. 5).

Эта осужденная к началу 1930 годов литература была помещена советской критикой рядом с не менее крамольной «пинкертоновщиной», неподалеку от порнографической книги. Ее цель, согласно оценке «Литературной энциклопедии», — «защита буржуазного строя, заостренная пропаганда империалистических тенденций»; «повествования о „сыщиках“ и „благородных разбойниках“ составляли авантюрный уголовно-сенсационный поток „низкой“ литературы, наряду с которым широкое распространение имел также сентиментальный роман, удовлетворявший тягу мещанства к „роскошной жизни“ и обслуживавший в значительной мере женского читателя: проституток, прислугу, ремесленниц и пр.» [1001]. Корреспонденция не позволяет судить, насколько глубоко начинающие писатели были погружены в беллетристику подобного рода. Можно лишь предполагать, что в этом они немногим отличались от общей массы советских читателей конца 1920-х-1930-х гг. Так или иначе, ядро потреблявшейся ими «легальной» литературы формировалось из русской классики XIX века и пособий по «писательскому ремеслу». «Информированных» читателей «Литературной учебы» уместно разделить на знакомых лишь с классикой XIX века и на интересующихся в дополнение к этому современной поэзией.

«Серьезная» иностранная литература интересовала некоторых читателей, но одновременно вызывала неприятие. Было непонятно, для чего она советскому писателю:

Тов. Шкловский путешествует к Сервантесу и другим иностранным писателям, совершенно малоизвестным и даже в большинстве не известным широким массам. 2/II — 31 г. Москва 20, МПСШ, пулем<���етная> рота

Конст. Иос. Давиденко

…В 5-м номере обещается ст<���атья> о Стендале. С ним бы, мне кажется, можно б было, мягко говоря, обождать, есть писатели поважней и нужней для нас (В. Ковалев, Ростов-на-Дону)

В какой-то мере экзотичны и С. Риббинг, и упоминаемый рядом с ним П. А. Оленин, заинтересовавшие семнадцатилетнего автора повести, «тема которой — т. н. „переходной возраст“, в частности половая жизнь ребят». «Тема эта — пишет автор, — хорошо знакома мне, во первых, по тем книгам, где освещается этот возраст, но главным образом — по обильным рассказам ребят, моих товарищей, которых я — различными путями — вызывал на откровения» (М. Ершов, Ленинград; ед. хр. 240, л. 10). Увлечение эротикой объяснимо особенностями возраста, однако откровенность, с которой начинающий литератор пытается обсуждать эту проблему с мэтром, отсылает к характерному для 1920-х годов анархическому духу в целом и обретает легитимность в конкретном контексте (слава Л. И. Гумилевского, П. С. Романова, С. И. Малашкина).

Недостаток информации заставляет со вниманием отнестись к реконструкциям литературных влияний, которые из практических соображений предпринимали некоторые консультанты, критикуя присылаемую им литературную продукцию. При многих оговорках консультанты имели достаточно познаний в своей области, чтобы хорошо выполнять такую работу. Мнение весьма требовательных инструкторов из «Литературной учебы» значимо еще и потому, что собственно оно во многом и структурировало читательские запросы учеников.

С точки зрения рецензентов, выявляемые источники четко делятся на «вредные» для начинающего писателя и не очень, притом что само по себе «подражательство» кому бы то ни было, конечно, не поощрялось. Большей частью консультанты сосредоточивают внимание на поэтических заимствованиях. Среди «полезных» или «нейтральных» прежде всего оказываются классики: Пушкин (ед. хр. 226, л. 10; ед. хр. 236, л. 2), Лермонтов (ед. хр. 233, л. 3; ед. хр. 236, л. 2), Некрасов (ед. хр. 233, л. 3; ед. хр. 236, л. 2, 3), которые сами по себе не могут нанести ущерба эстетическому вкусу начинающего поэта. Несколько «опасней» «народнические поэты»: Надсон (ед. хр. 236, л. 3), Никитин (ед. хр. 236, л. 3), Кольцов (ед. хр. 236, л. 3), Дрожжин (ед. хр. 236, л. 3). Кроме них упоминаются Майков (ед. хр. 236, л. 3), Фет (ед. хр. 236, л. 3), Плещеев (ед. хр. 236, л. 2), а также Тургенев (ед. хр. 236, л. 3) и Шевченко (ед. хр. 233, л. 4 об.). В одной из рецензий фигурируют даже «Илиада» и «Одиссея» (ед. хр. 239, л. 31): автор произведения о социалистической стройке решил уложить свой сюжет в архаичный гекзаметр, за что был тоже осужден.