Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Материалы архива издательства не дают прямого ответа на вопрос о том, почему было решено не включать «Ответ Константину Бальмонту и Ивану Бунину» в приуроченный к юбилею революции сборник Роллана «На защиту Нового Мира», однако в истории «Времени» можно найти общее указание на контекст, в котором могло быть принято это красноречивое политическое решение.

Открытое письмо, адресованное Бальмонту и Бунину, было написано Ролланом в ответ на обращенные к нему также открытые письма двух этих видных эмигрантских писателей старшего поколения, опубликованные в русской эмигрантской и французской печати, которые, в свою очередь, были связаны с известным письмом «Писателям мира» — появившемся в июле 1927 года в русской эмигрантской прессе анонимном обращении, подписанном «Группа русских писателей. Россия. Май 1927 года», с отчаянными словами о цензуре и репрессивных ограничениях свободы слова в советской России и мольбой о моральной помощи, обращенной к западному писательскому сообществу [701]. По воспоминаниям Н. Н. Берберовой, непосредственной свидетельницы зарубежной реакции на «Письмо» [702], «ни один „писатель мира“ не откликнулся на это письмо, ни одна газета, ни один журнал не комментировали его. „Левая“ печать Франции, разумеется, стояла на позиции „Правды“, „правая“ не интересовалась положением русской литературы „на данном этапе“» [703]. Роллан, в частности, проигнорировал предложение И. Д. Гальперина-Каминского, переводчика и журналиста, члена редакции небольшой парижской газеты «L’Avenir», сделанное в сентябре-октябре 1927 года, высказаться на страницах этого издания в поддержку анонимных авторов «Письма». Гальперин-Каминский обратился также к ряду русских эмигрантских писателей с просьбой ответить на анкету, темой которой была поддержка авторов обращения «Писателям мира» — в последующие месяцы в газете появились, по-французски, отклики Б. К. Зайцева, А. И. Куприна, Д. С. Мережковского и других, а также, 12 января 1928 года, сдвоенные письма К. Д. Бальмонта и И. А. Бунина, обращенные лично к Ромену Роллану, под общим заголовком «Мученичество русских писателей. Ромену Роллану. Отчаянный призыв Константина Бальмонта и Ивана Бунина» («Le Martyre des ècrivains russes. A Romain Rolland. Un appel désespéré de Constantin Balmont et Ivan Bounine») [704]. Этот призыв имел своей темой не только письмо «Писателям мира» и ответное молчание европейских литераторов, но и опубликованное Ролланом 7 ноября 1927 года в газете французской компартии «Юманите» приветствие к десятой годовщине Октябрьской революции (которое было воспринято писателями-эмигрантами как своего рода ответ на описанное в обращении «Писателям мира» положение в советской России) [705]. Получив лично ему адресованные открытые письма двух видных и ценимых им эмигрантских писателей старшего поколения, Роллан счел необходимым откликнуться открытым «Ответом Ивану Бунину и Константину Бальмонту» (датир. 20 января 1928 года), который опубликовал 15 февраля 1928 года в дружественном ему парижском ежемесячнике «Europe». Таким образом, Роллан оказался единственным крупным западным писателем, публично откликнувшимся, пусть косвенно, на письмо «Писателям мира», что придало его «Ответу» особый вес для русской эмиграции, где он был тут же переведен и опубликован (Последние новости. 1928, 19 февраля; Сегодня. 1928, 23 февраля). Через пять дней после написания «Ответа Бальмонту и Бунину» Роллан, желая, вероятно, найти подтверждение своей позиции, обратился к Горькому с вопросом, «можно ли говорить о „мученичестве русских писателей“», и просьбой прислать ему «список подлинно талантливых писателей, которые живут, пишут и издаются в теперешней России и довольны своей судьбой» [706]. Полученный из Сорренто вполне предсказуемый пространный ответ, а также посланную Горьким вырезку из «Правды» с утверждением, что письмо «Писателям мира» — эмигрантская фальшивка [707], он переслал от своего имени для опубликования в «Europe» (15 марта 1928 г.), после чего этот ответ Горького Роллану был мгновенно перепечатан, в обратном переводе с французского на русский и с купюрами, как в эмиграции, так и в советской России [708]; тогда же, в марте 1928-го, в советской России появился перевод «Ответа» Роллана Бальмонту и Бунину, помещенный в «Вестнике иностранной литературы» в сопровождении «ответа на ответ» Луначарского.

Однако по прошествии двух лет, в 1930 году, в противоречии с ранним официальным советским утверждением о том, что письмо «Писателям мира» было эмигрантской фальшивкой, ОГПУ, как обнаружил А. В. Блюм, предъявило обвинение в участии в акции с написанием «Письма» и привлечении к его подписанию (напомним, что «Письмо» опубликовано анонимно) ряду ленинградских частно-кооперативных издателей, в том числе директору «Времени» И. В. Вольфсону (а также П. Витязеву (Ф. И. Седенко) из «Колоса», С. С. Баранову (Гальперсону) из «Научного издательства»). Это обвинение пытались подверстать к «Академическому делу»: якобы издатели «совместно с руководителями „Всенародного союза борьбы за возрождение свободной России“ С. Ф. Платоновым и Н. В. Измайловым и еще некоторыми контрреволюционно настроенными писателями и издателями, с целью нанесения ущерба соввласти, составили в 1927 г. явно клеветническое контрреволюционное воззвание „К писателям мира“ об отсутствии в СССР свободы печати и слова» [709]. В частности, И. В. Вольфсон, будучи якобы «одним из организаторов по организации этого дела с „Обращением“» [710], не только сам его подписал, но и помог его инициаторам привлечь к его подписанию «академические круги, в частности, С. Ф. Платонова. С этой целью в издательстве „Время“ происходили совещания и свидания инициаторов „Обращения“ с Платоновым опять-таки при участии Вольфсона» [711]. 3 апреля 1930 г. И. В. Вольфсон, сыгравший ключевую роль в подписании договора с Ролланом на издание его русского собрания сочинений, был арестован, осужден по известной «антисоветской» 58 статье УК РСФСР (части 10 и 11) (а также части 2 статьи 169 — мошенничество, повлекшее причинение убытка государству или общественному учреждению) и через год (12 апреля 1931 г.) приговорен к заключению в лагерь сроком на три года [712](которое полностью отбыл, вернувшись только в 1935 году, когда «Время» уже было уничтожено), что сопровождалось описанными выше радикальными переменами в руководстве издательства. Вероятно, большинство участников работы над изданием сборника «боевых» статей Роллана, в том числе и сам французский писатель, не были в полной мере в курсе этого политически иронического обстоятельства, однако само по себе оно вполне красноречиво для советской истории Роллана и издательства «Время».

В предисловии к тому публицистических статей Роллана, вышедшему в 1958 году в составе его нового советского собрания сочинений, куда благополучно вошел и «Ответ Бальмонту и Бунину» [713], И. И. Анисимов назвал этот текст переломным моментом в эволюции Роллана, «свидетельством кричащих противоречий» — «однако двойственная позиция автора письма к Бальмонту и Бунину не помешала Луначарскому, другим советским критикам и всем советским читателям правильно понять намерения Роллана и правильно взвесить огромную положительную ценность его выступления. Все мы были убеждены, что Роллан выйдет победителем из внутреннего кризиса, и мы были правы — Роллан стал „в ряды СССР“» [714]. Точнее было бы сказать, что Луначарский, а также Горький и отчасти издательство «Время» сыграли активную роль в том, чтобы публичный ответ Роллана Бальмонту и Бунину, напечатанный в парижском еженедельнике «Europe» и адресованный русским эмигрантским и европейским, а отнюдь не советским, читателям, спровоцировал возникновение политического и нравственного «кризиса» в сознании и репутации Роллана, который, пытаясь сохранить свое экстерриториальное, надпартийное положение «совести европейской интеллигенции», оказался невольно вовлеченным в резко поляризованные политические отношения между эмиграцией, Горьким и советской властью и встал на путь, который быстро завел его «в ряды СССР».