Леонард Гендлин - Исповедь любовницы Сталина

Гриня Пухов уезжал из Москвы грустный:

— Нас не надо пужаться. Мы слышали ваш доподлинный разговор с товарищем И. В. Сталиным, понимаем, что вам не ровня, тягаться нам не по силам. Простите, что немного побеспокоили. Больше докучать не станем. Ежели захотите молочка парного откушать, свеженькой рыбки поесть, приезжайте тогда к нам на Оку, всегда желанной гостьей будете. А если что, то и хозяюшкой. Мы, Вероника, от своих слов никогда не отступимся…

Кунцевская дача. Десятки автомобилей. Кругом все оцеплено. Пешая и конная милиция. Гостей видимо-невидимо. Кроме вождей, писатели, ученые, артисты, художники, композиторы, кинематографисты, колхозники, спортсмены, рабочие. За приглашенными неумело ухаживают Полина Молотова, Дора Андреева, Мария Каганович, Екатерина Ворошилова, Ашхен Микоян, Елена Стасова. Когда под руки ввели в зал физиолога Ивана Павлова, селекционера Ивана Мичурина, химика Николая Зелинского, все встали и начали аплодировать. Сталин предложил тост за процветание советской науки. Перекрестившись, Иван Петрович Павлов выпил рюмку водки. Сидевший рядом с ним президент российского государства Калилин попросил ученого сказать несколько слов.

— Господа, простите, оговорился, товарищи, — проговорил надтреснутым голосом Павлов, — недавно мне пошел 80-й год. — Снова все встали, и опять аплодисменты. — Тост за науку хороший и важный. Мне сказали, что за нашим праздничным столом важно восседает начальник ГПУ Генрих Ягода. Мне хочется взглянуть на это чудовище, душителя отечественной науки, изверга рода человеческого.

Никто не ожидал такого смелого выступления. Поднялся невообразимый шум. Все повернулись к Ягоде. Сталин подошел к Павлову:

— Продолжайте, Иван Петрович, мы вас слушаем, — сказал он спокойно.

— Три дня тому назад к нам в институт приехали незваные работники ГПУ, я был занят в лаборатории. Со мной работал американский ученый, биолог Стенли Гурри. Все наши кабинеты были перевернуты вверх дном. Мои помощники Ковалевский, Бардина, Фиртич, Липптейн, Ковалюк увезены в закрытых автомобилях. Мы стали наводить справки, но пока все безрезультатно. Товарищи, побойтесь Бога! Он все видит и не прощает подлости!

— Иван Петрович, — перебил академика Сталин, — даю вам слово: сегодня ваши сотрудники будут дома. Товарищу Ягоде мы объявим всенародное порицание.

Затем И. В. обратился к Калинину:

— Михаил Иванович, вам поручается проследить за освобождением незаконно похищенных работников Ивана Петровича Павлова.

Калинин радостно кивнул головой. В разгар банкета Сталин попросил слово.

— Пришло время, — сказал он, — упразднить скомпрометировавшие себя органы ОГПУ. Мы решили обойтись без них. Как вы, товарищи, смотрите на такое предложение?

Стоя аплодировали обреченные: Тухачевский, Гамарник, Путна, Фельдман, Егоров, Якир, Блюхер, Каменев, Рудзутак, Чубарь, Косиор, Ежов, Рыков, Бухарин, Орджоникидзе, Пятаков, Косарев, Постышев, Агранов. Им дружно вторили остальные.

Московский конферансье, в прошлом врач-терапевт, Михаил Гаркави представил собравшимся молодую балерину, солистку Большого театра Ольгу Лепешинскую. Заметила, как у Сталина заблестели и забегали глазки. Потом пела коротконогая Валерия Барсова. Несмотря на сорок два года, она прекрасно выглядела. И. В., не отрываясь, в паузах смотрел на ее декольте. В этот момент наши взгляды скрестились.

— Уступаю сцену, — прокричал Гаркави, — удивительной Кармен — Вере Давыдовой!

Ворошилов и Тухачевский преподнесли мне букеты чудесных цветов. В полночь гости разъехались. Ворошилов предложил мне свою машину, но его успел опередить Тухачевский.

— Совсем нехорошо получается, — смеясь заметил Сталин, — наши храбрые вояки одну даму поделить не могут. Если состоится дуэль, уверен, что никто из присутствующих не захочет пойти в секунданты!

Впервые И. В. был безразличен к моему уходу. Была уверена, что в эту ночь его посетит стареющая Барсова или юная Лелечка Лепешинская. Боялась и радовалась неожиданному освобождению.

— Клим, ты едешь домой? — зевая, спросила своего супруга ширококостная Екатерина Ворошилова.

— Ну ладно, поехали, — пробурчал он сердито.

Я пошла с Тухачевским. Сталин на меня не взглянул. С бешеной скоростью мы мчались по тихим, сонно-пустынным улицам. Город спал после трудового дня. По проселочной дороге въехали в лес. Из багажника Михаил Николаевич достал верблюжьи одеяла. Теплый воздух скользил по нашим лицам. Одинокие птицы ревностно охраняли покой, глядя на нас с высоты древесных вершин, они нам завидовали.

— Верочка, ты всегда будешь моей женщиной? — с грустью в голосе спросил М. Н. Ответом был долгий поцелуй. — Давайте на несколько дней отправимся в старинный русский городок Перяславль-Залесский! Там у меня имеется друг, с ним поедем на рыбалку, он не станет докучать лишними вопросами.

— Что я скажу в театре?

— Достанем справку, что вы лечили горло в стационарном отделении военного госпиталя. Там есть свои люди.

Барсову невозможно узнать, она превратилась в мегеру. Любая ее прихоть тут же исполнялась. Получила роскошную квартиру. Фаворитка Сталина пригласила меня на новоселье. Ей лишний раз хотелось взглянуть на отставную любовницу вождя. Я нарочно приехала с Норцовым. Мы танцевали, пели, веселились. Вдруг позвонили из Кремля. Раскрасневшаяся и возбужденная Барсова кинулась к телефону. Сказали, что в ближайшую субботу я должна принять участие в кремлевском правительственном концерте. От злости Барсова искусала до крови сливовые, бантиком свернутые губы.

— Душечка, — прошипела она сквозь вставные золотые зубы, — мне кое-что известно о ваших похождениях! Не советую вламываться в наглухо заколоченную дверь, все равно у вас ничего не выйдет. Только по секрету, сугубо между нами, он на коленях умолял стать его женой…

Я засмеялась, истерика душила до такой степени, что остановиться было невозможно. Меня понесло. В унисон стали смеяться гости Барсовой, хотя никто из них не слышал нашего «дружеского» разговора.

Дирекция театра разрешила взять отпуск на четыре дня с условием, что я представлю в отдел справку о необходимости больничного режима.

Утром в целях конспирации пошла на рынок. У цирка меня поджидал Тухачевский. Целый день мы провели в Загорске.

— Раньше этот город назывался Сергиев, — сказал М. Н., — основали его в 1337 году. Почему-то в этом городе я всегда испытываю необыкновенное волнение.

Ночью в Загорске шел проливной дождь. Большие распластанные лужи напоминали лазоревое море. Солнце ярко освещало причудливую, серо-розовую церковь, стоящую недалеко от рынка.

Башни и храмы в Лавре разностильные, потому они придают ей такое очарование. Больше всего Лавра похожа на крепость с западной стороны, где на склоне сохранились каменные укрепления, в тех местах она неприступна.