Борис Миронов - Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации

Как видим, некоторая диспропорция в росте национального дохода и государственных доходов существовала до С.Ю. Витте. Но при нем, если использовать методику Ю.Н. Шебалдина, диспропорция уменьшилась: в 1881–1892 гг. увеличение налогов обгоняло рост национального дохода в 2,13 раза, а в 1892–1904 гг. — в 1,42 раза. Впоследствии эта тенденция сохранилась: в 1904–1913 гг. налоги росли всего в 1,1 раза быстрее национального дохода. Поэтому перегрева платежеспособных сил населения не происходило, тем более если иметь в виду крестьян, налоговая нагрузка на которых, как было показано выше, уменьшалась.

Следует отметить: в расчетах тяжести налогообложения крестьянства, сделанных как в дореволюционное, так и в советское время, допускалось три натяжки: (1) не учитывались доходы крестьян от разнообразной промысловой деятельности, в том числе внеземледельческие доходы женщин, работавших дома, (2) выкупные платежи за землю принимались за налог, (3) косвенные налоги приравнивались к прямым без учета обязательности первых и факультативности вторых.

Доходы от промысловой деятельности крестьяне в большинстве случаев получали в форме зарплаты, не облагавшейся налогами. В случае отхожих промыслов приходилось покупать только паспорта. Между тем промысловый доход был значительным не только в нечерноземных, но и в черноземных губерниях: его вес в общей сумме доходов для 50 губерний Европейской России к 1900–1901 гг. поднялся до 28,4% {40} .

Выкупные платежи не могут считаться налогом, так как шли на покрытие кредита, полученного крестьянами от государства, за купленную землю. Это все равно, что в настоящее время принимать за налог платеж за купленную в кредит квартиру. Между тем на долю выкупных платежей в налоговых поступлениях в бюджет в 1885–1905 гг. приходилось от 8 до 16% {41} .

Косвенные налоги, в отличие от прямых, носят факультативный характер. Конечно, керосин, ситец, чай, сахар — это предметы первой необходимости и без них не обойтись. А как быть с акцизами на водку и табак, дававшими 62,1% всех косвенных налогов? Все три натяжки приводят к преувеличению тяжести налогообложения — в этом и состояла цель большинства дореволюционных и советских исследователей: те и другие стремились посредством тезиса об обнищании крестьянства опорочить власть, доказать ее несостоятельность и неспособность управлять страной.

Следующий контраргумент Б.А. — «крестьянские восстания в Полтавской и Харьковской губерниях» в 1902 г. {42} , бесспорно свидетельствующие, по его мнению, о тяжелом экономическом положении крестьян. Обращение к крестьянскому движению — излюбленный метод советских историков для доказательства тезиса об обнищании трудящихся при феодализме или капитализме. Между тем хорошо известно: социальные протесты случаются не только по причине снижения жизненного уровня. В частности, крестьянские бунты марта 1902 г. (вряд ли их можно считать восстаниями), по мнению экспертов Департамента полиции и следствия, произошли в первую очередь под влиянием хорошо проведенной политической агитации, затем недородов и вздорожания аренды {43} . Если оппонент усматривает главную причину крестьянских волнений в падении жизненного уровня, тогда ему нужно на цифрах, по-бухгалтерски, это доказать. Но это не сделано. С равной бездоказательностью можно говорить: бунты 1902 г. вызвала магнитная буря, ранняя весна, поздняя Пасха, повышение курса акций на лондонской бирже и т.п.

Б.А. пытается иронизировать, когда пишет: участники беспорядков не осознавали, что их положение улучшается, иначе, мол, они вели бы себя спокойно. Действительно, крестьяне не знали объективного положения дел, как и большинство российской интеллигенции того времени, полагавшего, что после 1861 г. не только крестьянство, но и вся Россия находилась в состоянии кризиса. Парадигма кризиса родилась в 1861 г., когда Н.Г. Чернышевский и другие революционные демократы начали атаку на Великие реформы, не уяснив до конца их значение и последствия. А.И. Герцен, Н.П. Огарев и Н.Г. Чернышевский голословно утверждали: в ходе крестьянской реформы правительство и помещики ограбили крестьян. Эта точка зрения была выражена уже через несколько дней после оглашения Манифеста 18 февраля 1861 г. в написанных ими и их соратниками прокламациях «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон», «Русским солдатам от их доброжелателей поклон», «К молодому поколению» и «Что нужно народу?».

Впоследствии серьезный вклад в развитие мифологемы внесли народники, а также либералы, социал-демократы и правые (по разным, правда, мотивам). Даже полиции было иногда выгодно сгущать краски о положении народа, чтобы получить дополнительные фонды и штаты. Социальные ученые в подавляющем большинстве случаев искренне поддерживали своими трудами революционных демократов и народников. В 1878 г. Ю.Э. Янсон создал концепцию о несоответствии земельных наделов крестьянским платежам, являвшуюся, по сути, более мягкой интерпретацией реформы как грабежа. Но выводы Янсона содержали натяжки, так как он строил свои расчеты на сведениях, не «всегда отличавшихся достаточной точностью и достоверностью» {44} , в частности, он использовал заниженные официальные данные об урожайности. Л.В. Ходский доказал ошибочность его расчетов, и А.А. Кауман его поддержал. По их мнению, лишь 28% крестьян получили недостаточные наделы {45} . В 1974 г. в своей книге А.С. Нифонтов, внешне ни с кем не полемизируя, убедительно доказал: в пореформенное время кризис сельского хозяйства — в смысле перманентного упадка — не наблюдался; напротив, оно успешно развивалось {46} .

Однако в советской историографии утвердилась точка зрения революционных демократов и Ю.Э. Янсона, поскольку она соответствовала установке, спущенной историкам сверху, доказать закономерность и неизбежность Октябрьской революции 1917 г. Другие мнения игнорировались. Концепцию системного кризиса российского пореформенного общества поддержали и зарубежные исследователи, долгое время находившиеся под влиянием историков, эмигрировавших из России. Но в 1980-х гг. началась ее ревизия, и в 1990-е гг. большинство западных русистов от нее отказалось, как не соответствующей действительности {47} . В моей статье я указал работы, внесшие наибольший вклад в разрушение мифологемы (некоторые из них переведены на русский и изданы в России {48} , т.е. стали доступны российскому читателю), но критик прошел мимо них. Приходится напомнить основные выводы этих работ.