Йозеф Томан - Калигула, или После нас хоть потоп

Краска вернулась на лицо Макрона. Теперь он видел свое положение в ином свете. Он одним махом избавится от капризов Калигулы. Он станет всевластным господином самой богатой провинции, житницы Рима. Если ему захочется, он сможет уморить Рим голодом. У него будет большая армия. Через некоторое время он сможет диктовать свою волю самому императору. Макрон встал и принялся благодарить. Император поднялся:

-- Я подумал, что тебе понадобится жена. Вы с Эннией хорошо понимали друг друга. Ради тебя я даю ей развод, вот подтверждение -- тебе не придется ехать одному. И Валерию возьми с собой, в Риме ничто не доставило бы ей теперь радости.

Луций просиял. Ах, этот Гай! Он как будто угадал мое тайное желание!

Калигула ласково проводил Макрона к дверям.

Авиола вздохнул:

-- О боги, ну и дела!

Луций прошептал:

-- Ты поступил бы очень умно, подарив императору десять миллионов на постройку конюшни для Инцитата.

Калигула вернулся. На лице его играла странная, загадочная улыбка, скорее ухмылка, чем улыбка.

-- Садитесь, мои дорогие.

Подо львом, раздирающим внутренности ревущего коня. уселись: повелитель народа римского, по правую руку от него -- как кто-то остроумно шепнул в кулуарах сената -- его громогласная труба Луций Курион, по левую -новоиспеченный финансовый советник Авиола. Да, советник, который всегда будет оставаться в тени. но силой золота заставит этих двоих плясать под свою дудку.

-- Задачи, которые ставит перед нами великая эпоха и наша дорогая любимая родина, -- говорил император, -- на которую посягают варвары на Дунае и Рейне...

-- Все для Рима! -- выкрикнул Авиола.

-- ...И жизненные интересы римского народа вынуждают нас пресечь налеты врагов на границы империи.

-- Мы не должны все свои силы тратить на решение внутригосударственных вопросов, слава наших легионов должна пересечь границы империи... -воодушевленно произнес Луций.

Император перебил его:

-- Ибо чем империя больше, тем она могущественнее, и мы, руководимые богами, должны расширить пространства, на которых живут наши народы.

Тут Калигула легонько усмехнулся, у Авиолы дернулись губы. "К чему тут фразы? -- подумал он. -- Ведь мы одни здесь и знаем, чего хотим".

Слово повисло в воздухе. Тяжелое слово. Его трудно было произнести, страшны были его последствия. И никто не хотел произносить его первым. У Авиолы это слово уже несколько лет вертелось в уме, он томился им и наконец проговорил:

-- Война! Да, война неизбежна.

Они знали, что значит это слово. Оно пугает и миролюбцев и захватчиков. Оно каждого задевает за живое, каждому приходится чем-то рисковать, чем-то жертвовать, даже если это всего лишь спокойный сон.

Калигула принял вид мудрого и дальновидного правителя:

-- Нарушить мир, установленный Августом и Тиберием? Какая ответственность, мои дорогие!

-- Но увеличить могущество Рима! -- вступил Луций.

-- И твою славу, цезарь! -- патетически добавил ростовщик. -- В мировой истории... ты будешь славен вовеки...

Император подчинился нажиму и выразил это так: он признает их доводы. Иначе нельзя. Великая Беллона, Марс Мститель, примете ли вы нашу жертву, принесете ли победу нашему оружию?!

-- Из-за навязанного Тиберием мира, -- заметил Луций, -- наши легионы напоминают затянутую ряской стоячую воду. Главные добродетели римлян -мужество и отвага -- уходят в небытие. Римляне, прославившие Рим, не были только земледельцами, они прежде всего были солдатами. И если ты, цезарь, не дашь нашим солдатам возможность сражаться, они превратятся в дармоедов. Войско превосходно, и если ты поставишь во главе его...

-- Куриона? -- подозрительно бросил Калигула.

-- Себя, мой дорогой Гай, себя, любимца всех солдат, тогда мир будет ошеломлен чудесами мужества...

-- Посмотрим. А как снаряжение армий?

Луций перехватил настойчивый взгляд Авиолы. Он хорошо его понял. Magister societatis[*] всех оружейников, Авиола тоже не хочет упустить своего. Он имеет на это право. Авиола вовлечен в игру, которую сам затеял. Мы связаны теперь не на жизнь, а на смерть, отступать некуда...

[* Здесь -- глава {лат.).]

Луций начал:

-- Снаряжение некоторых легионов и как раз тех, что находятся теперь на Рейне и на Дунае, устарело. С ним мы не победим. Это примерно четыре легиона, то есть больше тридцати тысяч человек.

-- За какое время оружейные мастерские, Авиола, смогут поставить новое, совершенное снаряжение?

-- Времени понадобится немного, благороднейший. Три-четыре месяца...

-- Хорошо. Зима с этим варварским снегом, туманом и морозами для нас не выгодна. Весна -- самое лучшее. А что делать со старым оружием?

Опять Авиола уставился на Луция.

-- Старое оружие мы продадим дружественным народам: армянам, парфянам, иберийцам. И хорошо продадим, им оно покажется прекрасным.

-- Для того чтобы начать войну, нужно много денег, милый Авиола.

-- Я и мои друзья к твоим услугам, мой цезарь! -- воскликнул Авиола.

-- Спасибо! Теперь же я хочу сообщить вам, что должность Макрона я разделю на две. Преторианцев и свою личную охрану я отдам под начало Кассию Херее, старому, преданному мне, честному человеку. Другую часть его обязанностей я возлагаю на тебя, Луций. Это означает, что ты будешь главным после меня военачальником римских легионов и моим заместителем. Не благодари! Я знаю, что делаю. А ты, Авиола. -- прими это как доказательство моей дружбы -- займешь место в императорском совете, и повсюду тебя будут сопровождать двенадцать ликторов.

Авиола кланялся и рассыпался в преувеличенных благодарностях. Он предложил императору -- это всего лишь небольшой знак внимания -- десять миллионов сестерциев на постройку и убранство конюшни для дорогого Инцитата.

Император подарок принял и отпустил обоих.

Луций вышел как одурманенный. Он был опьянен счастьем. Ему хотелось кричать, чтобы весь мир узнал о его радости. Ему хотелось разделить ее с кем-то дорогим и близким, удвоить ее чужой радостью. Скорее домой, к матери! Луций заколебался. Нет, к матери нельзя. В ее выцветших глазах он увидел бы гордую тень отца. Ливилла будет радоваться со мной! Он побежал по коридору в ее покои. Ливилла бросится ему на шею и скажет... Ливилла будет смеяться надо мной... Луций остановился, нервно засмеялся и направился к выходу. К кому бежать со своим счастьем? К Сенеке. Он будет радоваться вместе со мной, он знает, что Гай -- просвещенный правитель и с полным правом вознес меня так высоко.

Луций спускался к форуму, ему вдруг вспомнилось письмо Сенеки, буквы прыгали и складывались в суровые слова: "неслыханные почести", "вероломство", "корыстолюбие"... Нет, к Сенеке он не пойдет. Друзья Прим и Юлий? Они думают то же самое.

Друзья? Есть ли они у него? Луций отчаянно рылся в памяти, пытаясь сообразить, с кем он мог бы поделиться своей радостью. Но такого человека не было. Глаза застилала противная влага, Луций сжимал кулаки и упорно пытался вспомнить. Он протискивался сквозь толпу на форуме, и его головокружительное счастье рассыпалось в прах.