Йозеф Томан - Калигула, или После нас хоть потоп

-- Представьте себе, птенчики, помещение как базилика Юлия, на столах каганцы, точила ворчат, толпа рабов подносит мне мечи, а я раздуваю огонь, нагреваю рукоять, которая похожа на огурец, а когда побелеет, беру молот, тюк, тюк, тюк, и из огурца получается рукоятка как выточенная. Потом ее отшлифую так, что просто удовольствие взять в руки. Только одно меня мучит, что таким мечом будут рубить и протыкать людей, а не диких коз и оленей. А что вы скажете насчет нашего императора? Каково тебе было, знаменитый мим, когда Калигула издал распоряжение восстановить налог с заработка?

Фабий рассмеялся, но смех его не был радостным.

-- Как и всем, кто зарабатывает только на жратву.

-- И налог не семь процентов, как при старом Тиберии, а двенадцать с половиной! Громы и молнии! Каждый грузчик должен отдать императору восьмую часть того, что он заработает за день. И даже проститутка с каждого посетителя должна отдать столько же. бедняжка. Люди добрые, а что делать мне, ведь не отказываться же от таких денег? Мне рассказывали солдаты, которые сторожат нашу мастерскую, что народ ревел от гнева и заткнул глотку императорскому любимчику Луцию Куриону, когда тот пришел на форум сообщить об этом, и что утром стены базилик и храмов были расписаны стишками против императора. Говорят, Калигула уперся и заявил, если народ не понимает, что налог введен лишь для того. чтобы собрать деньги на игры, то игр не будет. Свирепствовал, говорят, что та Фурия, как наш старый император. Авиола с Луцием долго его уговаривали. Прекрасно показал себя наш птенчик! Я-то это предвидел. Разве я не говорил этого? Только что теперь сделаешь?

-- Не очень-то меня подкалывай, Бальб. -- засмеялся Фабий. -- Мои "Пекари" мне чуть было не стоили жизни. А ведь это были всего-навсего бедные пекари и несчастный эдил. Если б я тронул повыше...

-- Нет! Нет! Этого ты не смеешь делать! -- закричала Квирина. -- Ничего ему не говори, дядя!

На дворе раздались шаги. Бальб открыл, в дверях стоял Апеллес.

-- Ты был у императора? -- вскочил Фабий.

-- Я иду от него.

-- Рассказывай скорее, что было!

Квирина усадила гостя и принялась готовить ужин.

-- Не буду тебя томить, Фабий. Все получилось удачнее, чем я ожидал.

-- Слава тебе, братец! -- обнял его Фабий.

-- Это не моя заслуга. Я, ты это сам знаешь, всегда говорю все прямо. Когда-то, я бы сказал, Калигула меня за это уважал. Теперь такие вещи не имеют значения. Это заслуга Мнестера, а не моя. Ему удалось так здорово подлизаться и выдать пару таких комплиментов... За всю свою жизнь подобного зрелища не видывал! Представь себе: "Государь, в твоем городе отсутствует театр, и этот город, как драгоценный камень, лишенный блеска, -- ораторствовал Мнестер. -- Такого театра, как наш римский, не имел ни один восточный монарх... Он придаст твоей великой личности блеск, театр увеличит славу императора, театр поднимет тебя на недосягаемые вершины -не упускай этого случая, мой цезарь..."

-- Ну и лисица, этот Мнестер! -- засмеялась Квирина.

-- А что тот? -- настаивал Фабий.

-- А он, вообразите, сказал, охваченный приступом самолюбования: "Вы оба мои дорогие друзья. Могу ли я не послушать вас? Я предоставил народу возможность любоваться искусством гладиаторов и возниц, в котором им отказывал Тиберий. Предоставляю им возможность познакомиться и с вашим искусством!"

-- Слава, слава! -- Фабий, Квирина и Бальб ликовали.

Апеллес рассказывал дальше:

-- Он пригласил нас к столу. А что, говорит, вы Риму покажете? Я начал с Эсхила и Софокла. Он нахмурил брови. Минуту молчал, потом усмехнулся приветливо: "Ах ты эллинист! Рим в тысячу раз выше твоей излюбленной Эллады. Держись за землю Рима!" -- Он пил и посматривал на потолок: -- "У Рима тоже есть свои старые трагики -- Андроник, Гней Невий, Пакувий. О боги! -- засмеялся он, -- ведь и мои предшественники, Гай Юлий Цезарь, Август и Тиберий, пытались писать трагедии! В этом я им подражать не буду. Играйте римские трагедии, друзья: Руфуса, Овидия, Сенеку! Нет, Сенеку не надо! Его пьесы мне не нравятся. Что-нибудь новое! Покажите новую трагедию! Это было бы здорово. Но только кто ее для вас напишет..." Потом он нас отпустил и мы откланялись.

-- Римскую трагедию, -- задумчиво повторил Фабий. -- Старые слишком бедны. А где взять новую?

Он рассказал Апеллесу о пьесе, которую обещал для него написать Федр: хищные животные в качестве зрителей. Апеллес был в восторге, но Фабий махнул рукой: кто знает, напишет ли он это на самом деле? И когда? И кроме того, ведь это не трагедия...

-- Я думаю, что мы должны сыграть какую-нибудь легкую вещь -- фарс. мим, -- размышлял Апеллес. -- Хоть что-нибудь. Ради денег...

С этим Фабий согласился. Они долго советовались, размышляли.

Солнце садилось за Яникул. Снаружи доносился гул, топот толпы. Квирина выбежала. Она увидела, что весь их квартал поднялся на ноги.

-- Что случилось?

-- Мы идем на форум! Император отдал приказ с завтрашнего дня повысить цены на муку и хлеб! Гром его разрази!

Квирина вернулась с этим сообщением. Наступила тишина.

Потом Фабий сказал:

-- Месяц назад -- налог с заработка, и больше, чем при Тиберии! Сегодня -- повышение цен на хлеб...

Бальб постукивал напильником по корке хлеба:

-- Вот получили своего драгоценного! Разве я не говорил еще в марте: повремените со своими восторгами?

-- Ты был прав, Бальб!

-- А какие идеи ему приходят в голову, люди добрые! -- продолжал Бальб. -- Придумал себе новую прическу, которую, кроме него, никто не имеет права носить и которая, говорят, укладывается тремя парикмахерами в течение четырех часов. Каждый день купается в арабских духах. Флакон такого зловония, величиной с мой палец, стоит десять тысяч сестерциев. Для своего коня Инцитата он приказал построить конюшню -- пол и стены из мрамора и золотая кормушка. -- Бальб разозлился. -- И ради таких безобразий он повышает цены на хлеб!

-- А может быть, снова вытащить "Пекарей", Апеллес? -- предложил Фабий.

Апеллес махнул рукой:

-- Нет, это не дело. Калигула не Тиберий, братец!

Фабий переводил взгляд с одного на другого:

-- Но теперь я буду умнее. Я лучше все замаскирую. Люди! У меня язык чешется! Губы горят! Ничего не бойся, Апеллес. Пьеса будет. И какая! Вот увидишь!

Апеллес встал:

-- Ах ты забияка! Снова хочешь положить голову на плаху? Пусть хранят тебя боги! Но я пойду с тобой, Фабий! Ты знаешь это. -- И, памятуя, что император отдает предпочтение цирку, а не театру, Апеллес весело продекламировал:

Приятнее у Талии весь век служить шутом,

Чем в цирке с колесницы размахивать кнутом!..

-- Отлично! -- захлопал Бальб.

Квирина тоже развеселилась. Она приняла театральную позу и, вытянув руку, пропела:

Чтобы больше было вас

и лучше шли дела,

На подиум танцовщица взошла!