Йозеф Томан - Калигула, или После нас хоть потоп

Разочарованный император неожиданно перевел разговор на более конкретные предметы.

-- Мне донесли, что некоторые недовольные сенаторы что-то замышляют против меня. Может быть, даже существует заговор. С тобой, Анней, почти все доверительны. Скажи, что ты об этом знаешь?

Сенека побледнел, вспомнив разговор с Сервием Курионом и его сыном. Закашлялся. Он кашлял долго, лихорадочно думал, им овладел страх.

-- Но ведь я не доверенный сенаторов, мой цезарь, -- начал он осторожно. -- И как я могу быть им! Ведь ты знаешь сам, что они не любят философию, а для меня она -- все. Я скорее сказал бы, что они меня ненавидят. Ведь я в их глазах выскочка, бывший эквит. Живу тихо и скромно. Защищаю в суде сапожников точно так же, как и сенаторов. Не гоняюсь за золотом, как они. Никто из них не доверился бы мне. Все знают, что, хоть мой отец и был республиканцем, я всегда стоял за священную императорскую власть.

Это была правда, и Тиберий знал об этом. Сенека не раз публично заявлял то же самое. Тиберий небрежно завел разговор о другом. Он поднял голову, как будто вспомнил что-то:

-- Расскажи мне, дорогой Сенека, что произошло в театре Бальба, там играли что-то такое о пекарях? Макрон даже дал мне совет снова выгнать всех актеров из Италии, так он изображает дело.

-- Он преувеличивает, император.

Сенека рассказал содержание фарса. Речь шла о пекарях, а некоторые чересчур мнительные люди сразу же подумали о сенате. Сенека говорил легко, с удовольствием. Пекари в белом пекут, обманывают, дают и берут взятки. Фабий Скавр был великолепен.

Император злорадно усмехнулся. Впервые за долгие годы.

-- Но ведь это и в самом деле похоже на сенат, Сенека. А Макрон бьет тревогу из-за каких-то жалких комедиантов. Да, благородные сенаторы могут, сохраняя личину патриотов, воровать, мошенничать, пить и набивать брюхо за счет других. Но видеть это? Нет! Знать об этом? Никогда! -- И он опять усмехнулся.

-- Я прикажу Макрону, чтобы он привел ко мне сюда этого Фабия Скавра. Он, очевидно, порядочный плут, раз публично подрывает уважение к сенату...

Сенека забеспокоился, стал защищать Фабия: он шалопай и не стоит того, чтобы тратить на него время...

-- Я позову его, -- упрямо повторил император и неожиданно вернулся к прежней теме: -- Ты в последнее время не виделся с Сервием Курионом?

Сенека закашлялся, чтобы скрыть растерянность и испуг. Император знает об этом! За ним, Сенекой, следят! Он в отчаянии думал, как снять с себя страшное подозрение. Его взгляд упал на Апоксиомена Лисиппа. Он улыбнулся, но голос его звучал неуверенно:

-- Недавно Сервий Курион был у меня с сыном. И ты знаешь зачем, дражайший? Луций после возвращения из Азии пришел поклониться своему бывшему учителю. Но Сервий?! Подумай только! Он хотел, чтобы я продал ему своего "Танцующего фавна". Ты ведь знаешь это изумительное бронзовое изваяние; я получил его в подарок от божественного Августа. Сервий предложил мне за него полмиллиона сестерциев, безумец. Я посмеялся над ним.

Он кутался в плащ, избегая взгляда Тиберия. Император выжидал. Сенека хрипло дышал, но превозмог себя.

-- Я знаю, Курион был ярым республиканцем...

-- Был? -- отсек император.

-- Был, -- сказал Сенека уже спокойнее. -- Курион перешел теперь на другую сторону. -- Он посмотрел в лицо Тиберию. -- На твою.

Император хмурился. Взгляд его говорил ясно, что он ждет от Сенеки слов более точных.

-- Это очень просто. Единственный сын Сервия, Луций, надежда Курионов, отличился у тебя на службе. По твоему приказу Макрон увенчал его в сенате золотым венком.

Император слегка кивнул. Да, это Макрон неплохо придумал.

-- И кроме того, цезарь, -- тихо, оглянувшись по сторонам, сказал Сенека, -- в Риме поговаривают, что Луций увлекся дочерью Макрона, Валерией...

У Тиберия передернулось лицо:

-- Ну а остальные? Ульпий? Бибиен?

-- Не знаю. -- Краска вернулась на лицо Сенеки. -- Старый Ульпий, по-моему, наивный и упрямый мечтатель. А Бибиен был мне всегда отвратителен своей распущенностью...

-- А что они говорят? -- Тиберий исподлобья смотрел на философа: -- Что они говорят о моем законе об оскорблении величества?

Застигнутый врасплох, Сенека поперхнулся:

-- Этот закон возбуждает страх...

-- А они не хотят своими интригами нагнать страху на меня?

Тиберий помолчал. Его глаза блуждали по террасе, он нервно постукивал пальцами по мраморному столу. Оба думали о недавней казни сенатора Флакка. Сенека соображал: смерть Флакка -- дело рук доносчика. Гатерий Агриппа? Доносчик -- это гиена, а не человек. Император как бы про себя произнес:

-- У этих господ много власти. Они стараются заполучить и солдат. Например, легат Гней Помпилий. Он вполне может достичь желаемого. Не приходится ли он родственником Авиоле?

-- Да, дражайший, -- напряженно произнес Сенека и подумал: "Опять новая жертва? Опять кровь?"

-- Я отозвал его из Испании, -- бросил Тиберий и задумчиво повторил: -У этих заговорщиков слишком много власти.

Он умолк.

Сенека вдруг сразу понял принцип и логику вечной распри императора и сената.

Сенат боится императора, император -- сената.

Когда боится обыкновенный человек, он прячется, сует голову в песок, как страус, или прикрывает страх грубостью: бранится, шумит, ругается. Но если боится император, то изнанка его страха вылезает наружу: нечеловеческая жестокость. Потоки крови.

Если бы заглянуть в душу Тиберия! Сколько найдется там бесчеловечности, но и ужаса, мук! Как жалок этот владыка мира! Он даже не сумеет умереть мужественно. Тревога оставила Сенеку. Тиски разжались. Сила духа возвышала его над императором.

-- Плохой я правитель, а? -- неожиданно спросил Тиберий.

-- Скорее, несчастный, -- теперь уже без всякого страха ответил Сенека. -- Чтобы быть счастливым, правитель должен пользоваться любовью. Он должен быть окружен друзьями, у него должно быть много друзей, он не должен сторониться народа, сторониться людей. Любить других, как самого себя...

-- Ты советуешь мне любить змей... Ты советуешь мне просить дружбы тех, кто отравляет мне жизнь. По-твоему, я должен обращаться запанибрата с чернью, а может быть, даже и с рабами? Ведь они, как ты уверяешь, наши братья. Я, потомок Клавдиев, и рабы! Смешно! Что стало бы с Римской империей, если бы с рабами не обращались как с рабами?

-- Рабы, цезарь, -- начал Сенека, -- кормят Рим, Они кормят нас всех, управляют нашим имуществом. Нам не обойтись без них. И они станут служить нам лучше, если мы будем видеть в них друзей, а не говорящие орудия. И мне рабы необходимы...

Тиберий легонько улыбнулся:

-- Вот видишь! Ты такой же богач, как и другие. А как же твои сентенции относительно величия благородной бедности? Если руководствоваться ими, то тебе и вовсе ничего не было бы нужно. Чтобы достичь блаженства. Легко проповедовать бедность во дворце, когда сундуки набиты и столы не пустуют. Как совместить все это, философ?