Сергей Парамонов - История руссов. Славяне или норманны?

Время написания вступления к летописи определяется указанием, что там, где в древности язычники совершали жертвоприношения, там «церкви златъверхия каменно-зданные стоят, и монастыреве велици поставлени быша, и черноризец в них исполнено бысть…» Это сказано о Киеве. Может ли это относиться к Киеву 1093 года? Весьма сомнительно.

Киев того времени не имел каменно-зданных церквей во множестве, то же относится и к монастырям. Далее, выражение летописца — «за наше несытоство навел бог на ны поганыя, а и скоты наши и села наша и имения за теми суть…» — никак не может относиться к событиям 1093 года, такое сопоставление совершенно исключено. Во-первых, нападение половцев коснулось тогда только южной части Киевщины, а сам Киев уцелел от погрома. Самое нападение объяснялось не раздорами среди русских князей, а нерассудительностью и горячностью Светополка.

Зато мы имеем основания думать, что летописец имел в виду совсем иное событие. Как мы знаем из введения к новгородской летописи, основное ядро ее охватывало события до 1204 года включительно, а потом она стала обрастать продолжениями. Именно в этому году Рюрик с Ольговичами и погаными половцами «взяша град Киев на щит». Грабеж Киева был классический: хватали кого попало — «или попа или попадья, чернця или черницю, а тых ведоша в поганые». Следовательно, даже духовенство бралось в плен и уводилось половцами (этого не было даже при татарах!). Город был сожжен, по церквям и монастырям был страшный грабеж: «всякыя узорочья и иконы одраша и везоша в поганый в землю свою».

Именно о Киеве 1204 года с большим основанием можно было сказать, что он украшен многими каменно-зданными церквями и многочисленными монастырями. Именно здесь показало себя «несытоство наше», когда князья Руси с помощью половцев грабили свой же город Киев, руководствуясь только жадностью. Одна группа русских князей с помощью извечных врагов грабила другую группу и вместе с тем свою древнюю столицу. Именно такое исключительное событие и послужило летописцу основанием для нравоучительного введения для всей летописи. О событии же 1093 года он только и сказал: «Половцы победиша Святополка».

Таким образом, основное предположение Шахматова совершенно неприемлемо и все его построение рушится. Введение в новгородскую летопись было написано значительно позже «Повести временных лет», никакого первоначального свода в нем нет и следов.

Есть некоторые намеки на то, что введение написано еще позже, уже во времена татарщины, но этого предположения мы обсуждать здесь не будем.

Сложнее обстоит дело с содержанием самой летописи. Новгородская летопись, если мы внимательно сравним, есть безусловно только сокращенная «Повесть временных лет», из которой выброшено все, что не было интересно для Новгорода.

Откуда, однако, взялись немногочисленные и незначительные по объему расхождения между новгородской летописью и «Повестью временных лет»? Шахматов и другие полагали, что в местах расхождений проглядывает «Начальный свод», — мысль правдоподобная на первый взгляд. Но ведь «Начального свода» не было, наконец, все расхождения новгородской летописи по сути своей ошибочны. Как же могла ошибаться более древняя летопись, стоявшая ближе к событиям? Очевидно, причина лежит в чем-то другом.

Шахматов полагал, что некоторые расхождения в новгородских летописях объясняются тем, что последние были заимствованы из «Начального свода», эти же места в «Повести временных лет» были исправлены, ибо «Повесть» писалась в Киеве, где летописцу был открыт доступ к княжеским архивам, что и позволило ему найти и исправить ошибки «Начального свода».

Однако внесение в новгородские летописи сведений, расходящихся с «Повестью», можно объяснить и иначе: новгородский летописец, используя «Повесть» (что видно на каждом шагу) и создавая свою летопись,включил в нее некоторые сведения, противоположные «Повести», именно потому, что они касались Новгорода больше, чем Киева, и именно в Новгороде были воспоминания, расходящиеся со сведениями в «Повести».

Как обстояло дело, мы увидим далее, перейдем к рассмотрению самих расхождений. Вообще их очень мало и они ничтожны.

В «Повести» Рюрик, умирая, передал княжение Олегу, своему родственнику, по Новгородским летописям, Олег был воеводой Игоря. Оба сведения, однако, не исключают одно другого, ибо Олег мог быть и воеводой, и родственником Рюрика (и Игоря) в одно и то же время.

Далее, по «Повести» Олег был назначен опекуном Игоря самим Рюриком. По Новгородским летописям, у Игоря был воевода Олег, об опекунстве последнего ничего не сказано. И здесь опять-таки прямого противоречия нет, так как к моменту действия Игорь уже был взрослым и о его юных годах летописец просто умолчал за ненадобностью.

Более серьезное расхождение в том, что, по «Повести», в момент нападения на Киев Игорь был маленьким мальчиком, которого Олег вынес на руках, а согласно Новгородским летописям, Игорь принимал в этом походе участие как взрослый, и новгородская летопись влагает в его уста как раз то, что в «Повести» говорит Олег. Следующее расхождение в том, что во фразе о внутренней деятельности Олега в «Повести» вместо «Олег» в новгородских летописях вставлено «Игорь», сама же фраза осталась неизменною.

Наконец, сказано, что Игорь «приведе» себе жену, тогда как в «Повести» сказано, что Олег «приведе» жену Игорю. Последнее сообщение новгородских летописей наверное ошибочно: дело в том, что в древности было ходячее выражение «привести жену», но не говорили «привести себе жену». Приведение жены было обязанностью иных лиц, но не жениха.

Из сопоставления этих мест ясно видно, что обе летописи безусловно восходят к одному протографу, но что один из летописцев почему-то несколько изменил взаимоотношения Олега и Игоря.

Шахматовисты склонны объяснять расхождения в упомянутых двух летописях следующим образом. Летописец «Повести» был ярым сторонником единовластия и, в частности, династии Рюриковичей. На деле, мол, Олег вовсе не был родственником Рюрика и действительным князем Руси, он был только воеводой Рюрика и Игоря. Но если это так, то в самом начале истории династии происходит как бы некоторый срыв: первым киевским князем и всей Руси был не законный его властелин, а только его воевода. Поэтому летописец делает из Олега родственника и опекуна Игоря (по воле самого Рюрика) и, таким образом, все выглядит юридически правильно. Новгородский же летописец, не бывший таким сторонником единовластия, списал, мол, не мудрствуя лукаво то, что он нашел в «Начальном своде», т. е., что Олег был только воеводой у Рюрика, а затем Игоря, и никакого опекунства Олега над Игорем не было.