Дэвид Гриффитс - Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет

Несмотря на все мрачные предсказания, 1775 год проходит, а русские так и не дают о себе знать. Тем не менее слухи о русской интервенции в ходе предстоящей военной кампании распространяются по Конгрессу с завидной регулярностью {937} . Утверждение о 20-тысячной армии стало теперь привычным [342]. Дурные предчувствия особенно явственно ощущаются в прениях 30 декабря, когда Конгресс поручает своим вновь назначенным специальным уполномоченным в Европе добиться от благорасположенных европейских правителей, чтобы те по возможности предотвратили «отправку в Америку немецких, русских или каких-либо других иностранных войск с враждебными намерениями» {938} . Шестью месяцами позже Конгресс приказывает своим посланникам воспрепятствовать попыткам Британии приобрести войска у Германии и России {939} . Именно таким путем к 1777 году депутаты Конгресса приходят к двум вполне закономерным, хоть и неоправданным, умозаключениям. Во-первых, из всех европейских наций, помимо мелких немецких государств, всего две следует считать враждебными молодой республике: Россию и Португалию {940} . Во-вторых, из этих двух одна лишь Россия склонна оказать сколь-нибудь значимую поддержку англичанам {941} .

В то время как многие конгрессмены и обыватели опасаются русского вторжения, некоторые патриоты в конце концов начинают выказывать скепсис: не по поводу отношения Екатерины II к американцам, а по поводу ее готовности снабдить Британию войсками. Джордж Вашингтон, например, к 1777 году проникся подозрениями, что ни русские, ни «какие-либо иные варвары» не осквернят американских берегов {942} . Он, разумеется, был прав: никакие русские на берег высаживаться не торопились. С каждой последующей кампанией слухи казались все менее похожими на правду, хотя и не переставали циркулировать {943} . Когда в 1778 году разговоры о вторжении возобновились, патриотов, склонных воспринимать их серьезно, уже сильно поубавилось {944} . [343]Так, расположенный к сомнениям губернатор Нью-Джерси заметил по поводу столь часто упоминаемых газетой «Morning Post» русских, что слухи о «несметных воинствах из России и Германии» наводняют молодую американскую нацию каждую осень, сразу после провала очередной летней британской военной кампании. «Новая небылица (то есть реинкарнация старой) на следующее лето заключается в том, что тридцать шесть тысяч русских не оставят от нас ни клочка», — сказал он {945} . [344]По тону его высказывания становится понятно, что хоть он и обеспокоен, но уж точно не одержим тревогой.

Четыре года несбывшихся предсказаний сделали свое дело. В ответ на два сообщения Ривингтона о договорах, обеспечивающих Британию сорока- и пятидесятитысячными войсками, «NewJersey Gazette» указывает на закономерность: «В соответствии с традиционным обычаем врага, с начала нынешней войны [британцы] публикуют в своей печати отчеты об огромных русских подразделениях, недавно взятых на службу британскому королю для подавления восстания в Америке. Эти ужасные создания, без сомнения, разнесут нас в следующей кампании в пух и прах». Автор, однако, не до конца в этом убежден: «Поскольку эта история повторяется каждую зиму… остается предполагать, что к началу весны эти самые удивительные русские исчезнут, как метеор». В словах редактора можно тем не менее различить остатки сомнения: «Истинная мудрость, однако же, кроется в том, чтобы быть готовыми ко всему» {946} .

Хотя 1779 год, так же как и год предшествовавший, не принес русских орд на американские берега, слухи циркулировать продолжали {947} . [345]Несколько патриотических газет воспроизвели отчет Ривингтона о договоре, обещающем англичанам 20 линейных кораблей и 6 фрегатов, а также 20 тысяч солдат в обмен на Менорку {948} . Издатель «Pennsylvania Packet» по-прежнему настроен скептически и к концу года считает необходимым отметить, что «и речи быть не может о доверии ходящим вот уже несколько лет слухам о предполагаемой российской помощи Британии кораблями и людьми» {949} . [346]

Когда становится понятно, что Россия вторгаться в Америку не собирается, американцы находят этой ситуации самые, на их взгляд, правдоподобные объяснения [347]. В качестве возможной причины они, например, называют внутренние проблемы огромной страны. Хотя к началу 1775 года Пугачевское восстание было подавлено, некоторые полагают, что императрица вынуждена попридержать войска на родине, чтобы не дать волнениям повториться {950} . Другие утверждают, что ее отговорил от участия в американской войне Фридрих II {951} . Третьи строят предположения, что ее отпугнули угрозы возмездия со стороны французов {952} . Именно это мнение индейцы племени онейда выслушивают из уст генерал-майора Филипа Шуйлера, уполномоченного по делам индейцев. Пытаясь противодействовать усилиям британских агентов, направленных к индейцам, и побудить Союз шести племен к вооруженному восстанию против бывших колонистов, Шуйлер так заявляет им о том, что Георг III не получит помощи от России:

Братья! Злонамеренные советники короля, осознав, что во всей Англии недостаточно собственных бойцов, чтобы сразиться с нами, обратились к русским с просьбой прислать им на подмогу двадцать тысяч человек. Услышав об этом, французский король отправил послов в Англию сказать злым королевским советникам, что, если те привезут хоть сколько-нибудь русских на Великий Остров Америку, он пошлет своих воинов, дабы противостоять им и помочь нам {953} .

О реакции аудитории Шуйлера на подобный анализ ситуации можно только догадываться.

До 1779 года ни один патриот не осмеливался предполагать, что императрица может испытывать симпатию по отношению к происходящему в Америке. Представление патриотов о русской государыне внезапно и драматически изменилось с невольной подачи куда более осведомленного источника, чем большинство предыдущих. Обсуждая международное положение во время встречи с депутатами Конгресса в начале февраля 1779 года, французский посланник в Соединенных Штатах Жерар [348]походя упомянул, что Екатерина II решительно отклонила все британские просьбы о помощи: Конгрессу нечего более опасаться на этот счет {954} . Эта новость была столь приятной, что, как бы осторожно он ни выбирал выражения, слова Жерара были бальзамом на душу тех, кто был «и сам обманываться рад»: психологические нужды патриотов предрасполагали их к самообольщению. Истощенные борьбой, пока что не принесшей никаких определенных результатов, испытывающие отчаянную нужду в союзниках, американцы тут же кардинально перестроили свое представление о России, императрице и ее намерениях.

В пересказе одного из участников переговоров с французским посланником императрица отвечает на просьбы Британии о подмоге уверением, что она не «пошлет свои войска против людей, алчущих лишь справедливости и свободы» {955} . Другие почти дословно повторяют эти же слова [349]. После всех «повторяющихся угроз и лжи, сфабрикованной на этот счет британскими эмиссарами, — заключает одна из делегаций, — нам больше нечего бояться со стороны России» {956} . Новость быстро распространяется за пределы зала Конгресса. Бостонская «Evening Post and the General Advertiser» излагает суть дела коротко и ясно: «Русские, несущие Америке смерть и разрушение», заняты другим. «Так, — добавляет ликующий постскриптум двумя неделями позднее, — перестал существовать русский жупел» {957} . Так оно и было на самом деле. Хотя британцы и газеты тори продолжают возвещать прибытие русского флота, патриотов эти истории уже почти не трогают {958} . Редакторы, перепечатывающие подобные сообщения, теперь нередко сопровождают их комментариями вроде: «экстравагантный и абсурдный», лишенный «даже крупицы правды» {959} .