Дэвид Гриффитс - Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет

Из вышесказанного следует один неизбежный вывод: с некоторыми оговорками можно сказать, что российское дворянство в 1785 году укрепило свою власть над крестьянами (хотя задолго до этого судьба их была уже строго намечена), но эта власть не распространялась ни на городских обитателей, ни на жителей села, не являвшихся крепостными и составлявших более 40% всего сельского населения. Или, если то же самое выразить в позитивных терминах, в 1785 году корона формально признала за дворянством право на контроль в своей специфической области. Такое право, однако, можно предполагать только в государстве, структурированном корпоративно — таком, какое и стремилась создать Екатерина II. Более того, это право контроля было лишь одной из глав длинной истории.

Переходя к этой длинной истории, позволим себе утверждать, что детальное изучение трех Грамот в их совокупности приводит к выводам, находящимся в серьезном противоречии с теми, что пытаются защищать ученые, фокусирующие свое внимание исключительно на Жалованной грамоте дворянству. Если Грамоты рассматривать в совокупности, как и следует это делать, то обнаруживается единая политическая программа, отражающая связное и последовательное представление императрицы о форме, которую должно было принять общество. Это представление — не либеральное и не консервативное, не продворянское и не антидворянское. Всестороннее изучение Грамот ясно демонстрирует, каково было представление в раннее Новое время о «регулярном» обществе, построенном на сословном принципе. Все вместе эти три Грамоты позволяют понять, как мыслила себе это общество Екатерина.

Если, как утверждалось, императрица намеревалась законодательным путем создать корпоративно структурированное общество, то ей обязательно надо было разработать эндогенные, четко определенные социальные группы (корпорации) (orders), в которые можно было бы втиснуть, с минимумом исключений, все незакрепощенное население России. Только так можно было привести структуру Российского государства в соответствие с теми европейскими образцами, на которые ориентировалась Екатерина. Ее социальные группы должны были играть ту роль, которую, как считалось, подобные им корпорации играли в то время в других странах. Во-первых, роль приводного ремня, с помощью которого передаются усилия монарха (через генерал-губернаторов или наместников) из двух столиц соответствующим категориям населения в губерниях. Во-вторых, роль, обеспечивающая решение мелких дел, недостойных личного внимания монарха, на местном уровне чиновниками, избранными местными саморегулирующимися корпорациями {336} . Ключевыми фигурами для обеих функций были ответственные перед генерал-губернатором, избираемые на местах предводители дворянства, городские головы и сельские головы. Лишь прибегнув к этим корпорациям и избранным ими чиновникам, согласно общепринятому в то время мнению, разделявшемуся и императрицей, можно извлечь максимальную пользу из власти монарха: правительство сможет распространить свою власть на все стороны общественной жизни, ресурсы общества будут мобилизованы на всеобщее благо. Без этого общество на местном уровне будет лишено регулярности (unpoliced) [126].

Тогда становится ясно, что политическая программа Екатерины II зависела не столько от того, готова ли императрица признать за дворянством огромное число привилегий, сколько от того, удастся ли ей создать корпоративные структуры, называемые обычно сословиями, через которые она могла бы осуществлять свою власть. Неадекватный потребностям империи размер бюрократии и ее низкая эффективность вынудили императрицу привлекать другие составляющие общества, чтобы обеспечить способными людьми административный аппарат на местном уровне. Лишь благодаря этим людям, рекрутированным и занятым на местном уровне, императрица могла надеяться донести свою волю и добиться ее исполнения. Только располагая ими, могла она претендовать на то, чтобы законодательным путем ввести человеческое счастье, как она его понимала.

Если правители Франции и Пруссии решали сложную задачу: обуздать дворянство и направить его энергию на пользу государству, то Екатерине II нужно было создавать корпоративные структуры там, где они были только в самом зачатке {337} . Ведь, не имея прочной основы в местных корпорациях, государство не сможет стать «регулярным». В 1765 году Екатерина пообещала своей корреспондентке мадам Марии Терезе Родэ Жоффрен, что создаст в своей империи «всякого рода сословия (états)» {338} . Решением этой задачи она и занялась.

Екатерина вовсе не опасалась появления дворянского сословия с четкими сословными интересами, наоборот, она стремилась создать такое сословие, поскольку была убеждена, что без него — как и без других сословий — она не может надеяться распространить свою власть в глубины подвластного ей царства. Как раз по поводу этого ее убеждения Марк Раев заметил, что «признание Екатериной благотворной роли всесторонне структурированного общества, в противовес опоре на разобщенное население, управляемое государственными служащими, является ее самым значительным вкладом в политическую историю России» {339} . [127]Если Екатерине в этом нужен был стимул, то ей достаточно было оглянуться и посмотреть на начало 70-х годов, на полное разрушение существовавших на местном уровне центральных учреждений власти в районах, охваченных Пугачевским восстанием. Ее незамедлительной реакцией на эту вопиющую неисправность, проявившуюся во время восстания, стала губернская реформа 1775 года. Грамоты вполне можно рассматривать как ответвление и расширение этого отдельного законодательного акта {340} . Это не означает, что не могли быть выбраны и другие подходы. Однако модель, на которой императрица в конце концов остановилась, была наиболее для нее доступной, и дворянство в этой модели играло ключевую роль. Дворянство рассматривалось Екатериной II не как потенциальная помеха самодержавию, а как необходимое его условие, если оно обеспечено соответствующим законодательством {341} . В меньшей степени то же самое относилось и к городскому сословию, и в еще меньшей степени — к государственным крестьянам. Все вместе эти три сословия будут служить приводным ремнем и агентами в четком, симметричном и действенном государственном аппарате.

Императрице не подходила своеобразная французская модель, которая многими рассматривалась в то время как образец корпоративно структурированного государства. Ирония состоит в том, что некоторые ученые обвиняют Екатерину II в консерватизме и реакционной политике, когда на самом деле она отвергла французскую модель как раз из-за того, что там игнорировалась социальная дифференциация, произошедшая в «третьем сословии». Вместо того чтобы выстроить иерархию сословий, состоящую из духовенства, дворянства и «третьего сословия», она предпочла общество, в котором горожане составляли свою собственную корпорацию (order), почти как предлагал ее наставник Монтескье. Те, кто был занят в торговле и промышленности, а также все остальные, кто добывал себе средства к существованию городскими промыслами, заслуживали собственной правовой идентичности и, следовательно, права иметь законы, отдельные от крестьянства {342} . Аналогично, крестьянство тоже заслуживало своей собственной корпоративной идентичности и своих законов. Соответственно, общество, которое императрица пыталась создать, больше походило на общество Швеции или какого-нибудь немецкого государства, а не на общество «классической» Франции.