Андрей Васильченко - Герольды «Наследия предков»

Под словом «парантель» Хомайер подразумевал семейную пару и их детей. Подобная парантель через последующие поколения закладывала структуру рода. Внутри рода можно было выделить парантель родителей и новую парантель. Члены родительской парантели становились главами своей собственной парантели, то есть главами самостоятельных ветвей рода.

Согласно этой точке зрения отдельные люди, принадлежавшие к родительской парантели, затем становились дедушками и бабушками и т. д. Хомайер писал: «Это естественное размежевание устанавливало и определяло пространственное расторжение рода, когда новые супружеские пары, создавшие свое особое поселение, давали начало новой линии рода, новому дому».

В создании этого парантельного порядка Хомайер, может быть, сам того не желая, передавал суть структуры германского рода. Исходя из парантели и ее постепенно ширящихся подструктур, он дошел до мысли (хотя и не совсем точно ее выразил) об обширной цельности, которая подразделялась на «дома» и «линии».

В этой системе «дом» играл такую же роль, как и в обустройстве германского рода (о чем мы говорили в предыдущей главе). Хотя, конечно, имелись и существенные отличия. Система парантельного порядка, конечно, являлась цельной, однако все-таки не целостной. «Дом» в рамках парантельного порядка являлся подразделением целого, но не составной частью целостного. Цельность парантельного порядка была умозрительной конструкцией, в то время как целостность рода являлась бытийной действительностью и законом жизни. «Дом» в парантельном порядке являлся определением для разделения целого, что было связано с двумя принципиальными моментами: с естественным размножением, посредством которого новые супружеские пары создавали свои особые поселения. «Дом» же как составная часть целостного германского рода являлся его органической частью, которая воплощала идею целостности весьма определенным способом, через осуществление жизненного закона целостности.

Из своего методологического предположения о парантели и ее расщеплении на семейные ветви Хомайер, пожалуй, мог прийти к мысли о цельности, которая базировалась на естественности, совмещенной с отвлеченными предположениям, но никогда не мог полностью постигнуть идею целостности и органически составляющих ее частей. Именно в этом кроется причина того, почему исследователь так и не смог продвинуться вперед в деле постижения сути родовых символов. Он пытался объяснить суть родового символа исходя из индивидуалистических предпосылок. Опираясь на них, он предполагал, что «персона должна была обладать простым, представительным знаком, использовавшимся для различных целей». Из чисто индивидуального знака родовой символ якобы становился общинным признаком, так как «отдельная физическая личность испытывала потребность в многостороннем употреблении этого знака, что должно было повысить его статус». Хомайер делал ошибочное предположение, что индивидуальная марка постепенно стала относиться ко всей семье, а затем стала переходить по наследству в качестве родового символа.

Однако, несмотря ни на что, Хомайер остается великим исследователем, которому принадлежит заслуга первооткрывателя родовых символов. Тогда не могло быть никаких сомнений относительно того, что дополнительные штрихи на родовом символе использовались для того, чтобы отличать между собою отдельные «дома», а также группы родственников друг от друга. Эти символы образуют неимоверно ясным способом родословное дерево определенной области. А сверх этого являются историческими свидетельствами.

В 1936 году «Семейно-исторический вестник» опубликовал родословное дерево санитарного советника д-ра Фоке (Дюссельдорф), которое состояло из родовых символов. Этот род происходил из западной части фризской области, именуемой Остерго. В XVI веке предки Фоке эмигрировали в Германию. Доктор Фоке смог собрать как нидерландские, так и немецкие родовые символы своего семейства, которые относились к периоду XVI — первой половине XVII века. Родословное дерево Фоке не было столь же законченной картиной родовой жизни, каковой, например, являлись родовые таблицы Гау. Однако и оно позволяло сделать принципиальные выводы. Отдельные родовые знаки имеют отклонения, которые нельзя оценивать как видоизменение знака. Вероятно, речь идет о нарисованных вручную символах. Форма некоторых из них является весьма неоднозначной. В этой связи надо обратить внимание на то, что различия в именах на родословном дереве были связаны с древним обычаем фризов, а именно с крестинами. По этой причине единство рода выражалось не в собственном имени, а в собственном родовом символе.

Вильгельм Эвальд в своей «Рейнской геральдике» (Дюссельдорф, 1934) продемонстрировал преобразование родовых символов кёльнского семейства Канненгиссеров на протяжении трех поколений. Петер (второй), который не значился в таблице, мог обладать тем же самым символом, что и его сын Петер (третий).

Гамбургский исследователь Хюзелер указывает на родовые символы четырех братьев Моннинк, которые были изображены в 1562 году. При изучении рисунков сразу же бросается в глаза, что дополнительные штрихи были начертаны отнюдь не произвольно, а в соответствии с определенным принципом, что позволяет упорядочить эти символы следующим образом:

Согласно историческому документу, составленному Зелло, который занимался в том числе изучением родовых символов острова Фемарн, Тённис Водлер в 1595 году обладал знаком:

аналогичным знаком обладал в 1655 году в Древес Водлер. Наряду с этим другие члены рода обладали следующими знаками:

Семейство Формат из Любека в 1290 году обладало родовым символом:

который в XV веке был превращен ветвью этого рода, проживавшей в Данциге, в символ:

Семейство Барицки из Данцига имело следующие родовые символы: Никель Барицки (1493):

Ганс Барицки (1503):

Георг Барицки (1527):

Также постоянно проживавшие в Данциге представители рода Брендес использовали следующие знаки: