Лев Троцкий - Сталин (Том 1)

из России в такой момент, когда большинство этих голосов замерло. Однако в 1937 г. "Письмо с Кавказа" объявлено "классическим образцом ленинско-сталинской тактики". "В нашей литературе и во всем нашем преподавании, -- пишет один из панегиристов, -- все еще недостаточно освещена эта исключительная по глубине, богатству содержания и историческому значению статья". Не остается ничего, как пройти мимо.

"В марте -- апреле 1910 г. удается, наконец, -- сообщает тот же историк (некий Рабичев), -- создать российскую коллегию ЦК. В состав этой коллегии входит и Сталин. Однако эта коллегия не успела развернуть работы: вся она была арестована". Если это верно, то Коба, по крайне мере формально, вошел с 1910 г. в состав ЦК. Важная веха в его биографии! Однако это не верно. За пятнадцать лет до Рабичева старый большевик Германов (Фрумкин) рассказал следующее: "На совещании пишущего эти строки с Ногиным было решено предложить ЦК утвердить следующий список пятерки -- русской части ЦК: Ногин, Дубровинский, Малиновский, Сталин и Милютин". Дело шло, таким образом, не о решении ЦК, а лишь о проекте двух большевиков. "Сталин был нам обоим лично известен, -- продолжает Германов, -- как один из лучших и более активных бакинских работников. Ногин поехал в Баку договориться с ним, но по ряду причин Сталин не мог взять на себя обязанности члена ЦК". В чем именно состояла помеха, Германов не говорит. Сам Ногин писал о своей поездке в Баку два года спустя: "В глубоком подполье находился Сталин (Коба), широко известный в то время на Кавказе и принужденный тщательно скрываться на Балаханских промыслах". Из рассказа Ногина вытекает, что он даже не повидался с Кобой.

Умолчание о характере причин, по которым Сталин не мог войти в русскую коллегию ЦК, подсказывает интересные заключения. 1910 г. был периодом наиболее полного упадка движения и наиболее широкого разлива примиренческих тенденций. В январе состоялся в Париже пленум ЦК, где примиренцы одержали крайне неустойчивую победу. Решено было восстановить ЦК в России с участием ликвидаторов. Ногин и Германов принадлежали к числу примиренцев-большевиков. Воссоздание "русской", т. е. действующей нелегально в России, коллегий лежало на Ногине. За отсутствием центральных фигур сделано

было несколько попыток привлечь провинциалов. В их числе был и Коба, которого Ногин и Германов знали как "одного из лучших бакинских работников". Из этого замысла, однако, ничего не вышло. Осведомленный автор немецкой статьи, которую мы уже цитировали выше, утверждает, что, хотя "официальные большевистские биографы пытаются сделать небывшими... экспроприацию и исключение из партии, тем не менее сами большевики стеснялись ставить Сталина на сколько-нибудь видный пост руководителя". Можно с уверенностью предположить, что причиной неудачи миссии Ногина послужило недавнее участие Кобы в "боевых действиях". Парижский пленум осудил экспроприаторов как лиц, руководившихся "ложно понятыми интересами партии". Борясь за легальность, меньшевики ни в каком случае не могли согласиться на сотрудничество с заведомым руководителем экспроприации. Ногин понял это, видимо, лишь при переговорах с руководящими меньшевиками на Кавказе. Никакой коллегии с участием Кобы создано не было. Отметим, что из двух примиренцев, протежировавших Сталину, Германов принадлежит к числу бесследно исчезнувших; что касается Ногина, то только ранняя смерть (1924 г.) спасла его от участи Рыкова, Томского, Германова и других ближайших его друзей.

Деятельность Кобы в Баку была, несомненно, более успешна, чем в Тифлисе, независимо от того, играл ли он первую, вторую или третью роль. Но попытки изобразить бакинскую организацию как единственную по несокрушимости крепость большевизма относятся к области мифов. В конце 1911 г. Ленин сам заложил случайно основу этого мифа, причислив бакинскую организацию, наряду с Киевской, к числу "образцовых и передовых для России 1910 и 1911 годов", т. е. для годов полного упадка партии и начала ее возрождения. "Бакинская организация существовала без перерыва в течение тяжелых годов реакции и принимала во всех проявлениях рабочего движения самое активное участие", --говорит одно из примечаний к XV тому "Сочинений" Ленина. Оба эти суждения, тесно связываемые ныне с деятельностью Кобы, оказываются, по проверке, совершенно ошибочными. На самом деле Баку, после подъема, проходил через те же этапы упадка, что и другие промышленные пункты страны, правда, с небольшим запозданием, но зато в еще более тяжелых формах.

Известный нам Стопани пишет в своих воспоминаниях: "Партийная и профессиональная жизнь в Баку с 1910 г. совершенно замирает". Кое-какие обломки профессиональных союзов еще продолжают некоторое время существовать, да и то с участием преимущественно меньшевиков. "Наша большевистская работа вскоре почти замирает благодаря постоянным провалам, отсутствию работников и вообще безвременью". В 1911 г., положение еще ухудшается. Орджоникидзе, посетивший' Баку в марте 1912 г., когда волны прибоя уже явственно поднимались по всей стране, писал за границу: "Вчера удалось, наконец, собрать несколько человек рабочих... Организации, т. е. местного центра, нет, поэтому пришлось ограничиться частным совещанием..." Эти два показания достаточны. Напомним сверх того, уже цитированное свидетельство Ольминского: "Возрождение всего медленнее шло в тех городах, где было больше всего увлечения эксами (для примера назову Баку и Саратов)". Ошибка Ленина в оценке бакинской организации представляет обычный случай аберрации эмигранта, которому приходится судить издалека, на основании частичных сведений, к числу которых могли принадлежать и чрезмерно оптимистические сообщения самого Кобы.

Общая картина вырисовывается во всяком случае с достаточной ясностью. Коба не принимал активного участия в профессиональном движении, которое было тогда главной ареной борьбы (Каринян, Стопани). Он не выступал на рабочих собраниях (Верещак), а сидел в "глубоком подполье" (Ногин). Он не мог "по ряду причин" вступить в русскую коллегию ЦК (Германов). В Баку было "больше всего увлечения эксами" (Ольминский) и индивидуальным террором (Верещак). Кобе приписывалось прямое руководство бакинскими "боевыми действиями" (Верещак, Мартов и др.). Такая деятельность несомненно требовала ухода от масс в "глубокое подполье". Денежная добыча в течение известного времени искусственно поддерживала существование нелегальной организации. Но тем сильнее дала о себе знать реакция, и тем позже началось возрождение. Этот вывод имеет не только биографическое, но и теоретическое значение, ибо помогает осветить некоторые общие законы массового движения.

24 марта 1910 г. жандармский ротмистр Мартынов сообщал,