Ольга Трубецкая - Князь С Н Трубецкой (Воспоминания сестры)

Приложение 31.

Письмо кн. П. В. Трубецкой к кн. О. Н. Трубецкой.

"Сережа в таком ужасном настроении по поводу войны, ее позорного начала и будущих общих и частных бедствий, что ужас. Ведь по русским газетам судя, в Москве и вообще в России убеждены, что японцы поступили вероломно, и что есть какие-то наши победы. А тут ясно и определенно знают (основываясь лишь на алексеевских депешах), что японцы поступили правильно, что кроме позорных оплошностей, неряшества и прямо неподготовленности наших людей, ничего со стороны русских до сих пор не было.

Смеются над государевым и вообще русским убеждением в "вероломстве" японцев, толкуют их желанием замаскировать нашу полную нераспорядительность и растерянность и говорят, кажется справедливо, что морское наше дело проиграно: на море - мы побиты. На каком основании в России думают иначе? Депеши Алексеева те же. Мы проверяли по получении наших газет. Как же их толкует публика? Совершенно странно..."

Приложение 32.

Письмо С. Н. к брату Евгению.:

"Не писал тебе так долго не вследствие отсутствия внешних событий в нашей жизни, а вследствие крайне угнетенного настроения, вызванного как критическим состоянием личных дел моих, так и состоянием дел отечественных. Не могу даже описать тот ад, который я переживал. В настоящее время я приобрел одно: несомненную уверенность в нашей победе, основанную не на шовинизме, а на том ознакомлении с делом, {256} которое нам доступно по наиболее серьезным органам немецкой почты и отдельным монографиям. Особенно рекомендую: Dumolard, "Le Japon politique, economique et social" (1904), писано до войны, очень серьезная книга, весьма сухая, но дельная.

Если наше внутреннее и финансовое положение плохо, то японское отчаянно; и эта безумная война есть игра "ва-банк" ошалевшего государства, находящегося накануне банкротства и революции, вся скороспелая культура которого есть действительно une traduction mal faite. (Плохой перевод (плохое подражание).). Кроме того, оказалось, что в двухмесячный срок мы мобилизовали больше их, и темп они потеряли, между тем как все шансы их состояли в том, чтобы действовать так, как они действовали в первую ночь. (Семенов, "Расплата". По прибытии в Порт Артур после 25 января он пишет: "Одно только признавалось всеми, и никто против этого не спорил: если бы японцы пустили в первую атаку не 4, а 40 миноносцев и в то же время высадили хотя бы одну дивизию, то крепость и остатки эскадры были бы в их руках в ту же ночь".)

А теперь выходит, что цепку-то они проломили, а потом оказались "швах", все толки о том, как они бросят разом все силы на Корею и Манчжурию, оказались пуфом, которому верила одну минуту европейская публика и печать.

Наша армия, в которой такой дух, какой проявился при Чемульпо, и такой порядок, какой проявился при мобилизации, - может не бояться японцев. На счет мобилизации все специалисты здесь выражают удивление и изумление: Eine Leistung ersten Ranges, die in der ganzen Welt seines gleichen nicht finden kann, как писал здесь один полковник генерального штаба, лично ездивший за Байкал наблюдать мобилизацию. Это уже одно - памятник министерства Куропаткина и характеризует его, как военного {257} администратора, а в настоящей войне администрация, если не все, то чрезвычайно многое.

Вот пока все, чем могу себя утешать на счет войны. Относительно продолжительности ее трудно что-нибудь предполагать: вернее, подобно Куропаткину, рассчитывать, что она будет очень продолжительная, хотя в здешних банках недоумевают, откуда Япония достанет денег: их рента в Лондоне стоит 64, а при таких условиях заем едва ли вероятен, да и до войны им грозил полный крах.

Не делая себе никаких иллюзий относительно нашего внешнего и военного положения, все-таки крайне затруднительного и тяжелого, я все таки был бы доволен, если бы внутреннее положение не было бы еще более тяжело. Тут дело обстоит гораздо хуже, и я невольно вспоминаю текст о том, что "егда услышите о бранях, знайте мол, что все это "начало болезней", и погодите смущаться хуже будет!"

ЧАСТЬ II

К ГЛАВЕ 1-й

Приложение 33.

Письмо С. Н. к брату Евгению от 8 дек. 1904 г.:

"Милый Женя! Быстро мы живем: в неделю - месяц. И, главное, писать нельзя ни о чем. Ты, может быть, знаешь об наших делах. Приходится перечислять события... Последний раз писал тебе недели две тому назад. С тех пор произошли след. события:

1) По просьбе Шипова и некоторых членов съезда мною была написана "Записка" Мирскому о современном положении и программе реформ".

2) Состоялось у меня первое учредительное собрание редакционного комитета будущей газеты, которую пока решено сделать еженедельной. {258}

3) Я ездил с Шиповым к Мирскому и читал ему "Записку".

4) В Москве состоялся ряд банкетов, постановлений, манифестаций.

5) Последняя из них, устроенная социал-революционерами с прямой целью вызвать кровавое столкновение (они стреляли первые), привела к желаемому ими результату: Москва буквально с ума сошла, и протесты сыпятся с телеграммами, заявлениями и т. п. от самых мирных и трусливых людей на свете.

6) В университете резкая забастовка. Сегодня меня заставили прекратить лекцию, чем я воспользовался для бесплодных попыток защитить Герье, которого студенты освистали за то, что он с каким-то попом оставил залу Городской Думы в виде протеста против неконституционных ее постановлений (это он, бедный, чтоб ему женский университет разрешили!..)

7) У меня инфлюэнция и компресс на печени. С утра нетолченная труба народу: профессора, студенты, барышни, курсистки, дамы, земцы, публицисты, никогда еще ничего подобного не было. Иногда буквально весь день.

При этом я пишу политические записки, доклады, статьи по греческой философии (одну даже по-немецки) и "о бессмертии души"... Последняя всего полезнее для меня, ибо помогает сохранять равновесие.

Снизу надвигается террор, а наверху эти четыре дня страшная растерянность: реакционный манифест вместе с отменой охраны. Поражения Мирского, колебания... Манифест отложен, ждут другого или того же самого 15 декабря.

Газету мне, вероятно, разрешат (только, очевидно, если положение печати не изменится, мы не выпускаем)...

Вскоре пришлю тебе мою "Записку": очень одобряют, имела большой успех и здесь и у Мирского. Он {259} на меня произвел самое лучшее впечатление. Но Правительства нет и в такой момент!.. Что-то будет!.. Надо молиться Богу. Крепко целую. Сережа.

Слухам о противоестественном кровопролитии не верь, раздуто страшно. Правительственное сообщение ближе к истине, хотя есть два-три серьезных поранения."

Приложение 34.

Письмо С. Н. к брату Евгению от 15 декабря.:

"По-моему о реакции пока говорить преждевременно. Может быть, завтра начнется реакция, а, главное, что есть и будет - это все возрастающий революционный сумбур. Указ правительств. Сенату или, как говорил вчера Ключевский, "указ Витте быть Симеоном Бекбулатовичем" (замечательно остроумно) - меня утешил. (добавление ldn-knigi: источник - http://www.hrono.ru/biograf/bekbulat.html