Бенгт Янгфельдт - От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы

В Петербурге 1820-х гг. было добрых 400 тысяч жителей, являвших собой «пестрое смешение народов». Эрстрём указывает, что многие жители, сколь это ни странно, обычно не называют своей национальной принадлежности, а зовут себя просто-напросто «здешними», то есть родившимися в Петербурге, Ингерманландии или в какой-либо из Прибалтийских провинций.

Будучи филологом, Эрстрём испытывал сильный интерес к языковым вопросам. Особенно же его тревожило положение шведов в Петербурге, где господствующим иностранным языком был немецкий. В городе насчитывалось приблизительно шесть тысяч шведско-язычных жителей, однако многие шведы и финляндцы не желали говорить на своем родном языке — прежде всего люди образованные; даже между собой они часто предпочитали говорить на немецком. Некоторые родители, очевидно, полагали, что знание родного языка может повредить немецкому произношению их детей; по мнению других, детям от родного языка нет никакой пользы: для чего им родной язык, если они «потом останутся жить в С.-Петербурге»?

В умах людей статус шведского языка в Петербурге снизился до положения, при котором его скорее всего можно было бы счесть неким особым диалектом, переполненным русицизмами и — главным образом — германизмами; многие понятия и выражения были просто-напросто прямыми заимствованиями из этих языков. В фонетическом отношении петербургский шведский отличался от литературной нормы и от финляндского шведского. Для Эрстрёма сохранение родного языка было делом чрезвычайной важности: национальность и язык предков всегда должны быть «святы». Те, кто любит свой язык и свой народ, являются «вернейшими подданными благосклонной власти и самыми надежными гражданами среди своих собратьев в Государстве».

В тарабарском смешении языков Эрстрём усматривал угрозу национальной самобытности. Между тем его собственный вклад в шведский язык парадоксальным образом представляет собой прямое заимствование из русского языка. Именно Эрстрём ввел понятие «finlandare», обозначающее жителя Финляндии независимо от того, является его родным языком шведский или финский. Это слово — калька с русского «финляндец», в свою очередь образованного от русского названия страны «Финляндия». Иначе говоря, слово «финляндец» запущено в оборот шведскоязычными петербуржцами.

Деятельность церковной школы, учрежденной в 1824 г. при Тавасте, обрела больший размах благодаря Эрстрёму, который как пастор прихода являлся также и директором школы. В 1827 г. она была разделена на два отделения — для девочек и для мальчиков.

Портрет Эрика Густава Эрстрёма — пастора шведского прихода, борца за права финского языка и доцента кафедры русского языка — с орденом Станислава на шее и орденом Владимира на груди. Работа Юхана Эрика Линда. Частная собственность (Хельсинки)

В 1827 г. насчитывалось 53 учащихся, но их число быстро возрастало, и в 1835 г. был учрежден элементарный класс, получавший из собственных средств императора ежегодные ассигнования в размере двух тысяч рублей. Условием ассигнований было следующее: будут преподаваться родной язык учеников, русский и немецкий, каллиграфия, арифметика и Закон Божий.

Основным языком в школе был шведский. Это может показаться само собой разумеющимся, однако на фоне опасений Эрстрёма относительно положения шведского языка заслуживает быть отмеченным решение школьного совета о том, что «шведский язык будет, насколько это возможно, занимать главное место. Учеников будут ему усердно обучать, особенно потому, что эта школа — единственное учебное заведение в столице, где наличествует возможность для полновесного обучения шведскому языку». Вопрос этот обретет особую остроту на переломе веков.

Пасторство Эрстрёма продолжалось добрых девять лет. Его преемник Густав Фредрик Сандт пребывал на этом посту 46 лет. Среди наиболее значительных достижений Сандта — расширение школьной деятельности. Объединенная школа для мальчиков и девочек обходилась слишком дорого, и классы для девочек упразднили. Но затем это решение признали ошибочным, и в начале пасторства Сандта в 1838 г. открылась новая школа для девочек.

Церковные школы существовали в значительной мере на взносы и пожертвования. Одним из крупнейших жертвователей был фонд шведского купца Габриэля Кристофа Лембке; доходы этого фонда должны были поступать в петербургскую школу для детей бедняков при условии, что школа будет носить имя короля Карла Юхана. Шведский монарх против этого не возражал, но церковный совет долго испытывал сомнения относительно целесообразности такого соглашения. Лишь в 1856 г. первое пожертвование поступило в распоряжение совета.

Мориц Рубенсон, известный журналист и автор нескольких нашумевших путевых записок, в 1869 г. издал свои впечатления от посещения Петербурга — «Vid Malaren och Nevan» («На озере Меларен и на Неве»). Он излагает более драматическую версию истории о пожертвовании Лембке.

Согласно источнику Рубенсона, один из министров и любимцев Александра I вследствие своего «легкомыслия и роскошного образа жизни» промотал огромные суммы, и эти деньги монарх поначалу выплатил из собственного кармана. Любимчик, однако, продолжил мотовство и выправил долговые обязательства, которые сначала шли у банкиров как ценные бумаги, но в конце концов так понизились в цене, что продавались по копейке за рубль. Некий пребывавший в Петербурге швед Л-е, скупив «на значительную сумму» долговые обязательства фаворита, попросил шведского министра Лёвенъельма помочь в получении этой суммы у императора. Государь векселя выкупил, и Л-е хотел отдать Лёвенъельму 10 тысяч рублей в благодарность за хлопоты. Министр отказался, молвив, что он лишь выполнил свой долг как шведский посланник, но поскольку ему известно, что Л-е не умеет экономно обращаться с деньгами, то сохранит их у себя, «дабы использовать в добрых целях». Л-е заявил, что доволен таким решением; капитал положили под проценты и образовали комитет, задачей которого было решить, какое найти деньгам применение. Время шло, и лишь после «долгих обсуждений и бурных споров» пастору Сандту удалось «уговорить Л-е образумиться» и позволить школе распоряжаться деньгами; на них-то и была основана «Школа Карла Юхана».

В 1849 г. шведская школа по императорскому указу получила те же права, что и российские «окружные училища». Это означало, что все вышедшие из учебного заведения прихода Св. Екатерины могли «повышаться до первого класса Табели о рангах наравне с теми, кто получил образование в окружных училищах страны под ведомством Министерства народного просвещения», то есть имели право поступления на государственную службу. Вследствие этого указа приходская школа для мальчиков расширилась на четвертый параллельный класс. С 1864 г. в школу принимались также дети из других приходов, и пришлось организовать еще три параллельных класса с обучением на немецком и русском языках. Это решение подорвало положение шведского языка в школе и явилось, по выражению преемника Сандта, «роковым»; подробнее об этом см. ниже, в главе «Русский язык как кухонный».