Виктор Бердинских - Тайны русской души. Дневник гимназистки

– Мне нисколько не стыдно, что я вот так ошибаюсь и многого не знаю!..

Это, конечно, не стыдно, только мне совсем непонятно, как это они все могут и умеют так легко выболтать все свои мнения, оправдывать их так противоречиво и, кинув, как перчатки, моментально приобрести новые?.. Она ( Ласточкина ) спорила с «доктором» много – этот интеллигентный солдат оказался «доктором несуществующего госпиталя» (мы в этом как-то сомневались) и «актером» (в этом уж никто из нас не усумнился). Дело дошло до того, что «доктор» наговорил ей столько откровенных «любезностей», что над этим стоило задуматься…

Вера ( Зубарева ) ей почти не уступала, но разница в том, что Вера очень умненькая, а та – Бог ее знает!

Потом он вел разговоры серьезные – с Фией Павловой, потом – наконец – пел ей романсы. Мы с Марусей лежали наверху и слушали: сначала – давясь от смеха, а потом – всерьез. Скоро всей орде наскучило лежать, мы спустились и заставили «доктора» читать. Впрочем, я спустилась уже во время чтения и – благодаря массе слушателей, не принадлежащих к нашей компании, – так неудачно, что ушибла руку. Она у меня и до сих пор болит…

Потом Вера и Ласточкина снова полезли наверх, Фия ( Павлова ) и Маруся ушли на площадку, а внизу остались я и Клавдия. «Восемнадцатилетние девочки», по выражению «доктора», запели что-то из «Пиковой дамы», он подхватил – спел по-французски арию 131, потом – всю музыку этого ( второго ) акта ( оперы ), потом перешел на Рахманинова и Шопена, а затем спустился – по просьбе Клавдии – до танго. После чего я очень нелюбезно заявила, что ничего не понимаю в музыке.

– Вот в этой?

– Да… да и вообще…

– То есть как же это? Она не производит на вас впечатления?

– Да…

– А… Ну – тогда вы действительно ничего не понимаете, – недовольно произнес он. – Хотя странно: вы любите поэзию – и не любите музыки.

– Почему вы знаете, что я люблю поэзию?

– Да судя по тому, что вы увлекаетесь Надсоном (я, правда, его читала, я люблю его стихи), это уж такая наивная любовь к поэзии…

На этом наш разговор кончился. Только потом, разговаривая с Фией ( Павловой ) относительно театра и объясняя, как любит он театр, он опять обращался ко мне, особенно – выясняя разницу между русской и французской богемой, точно я это больше других понимала. Но разговаривал-то он все-таки с Фией, а не со мной…

Мы были уже недалеко отсюда ( от Петрограда ), когда Вера вздумала завязывать свою корзину. «Доктор» предлагал ей свои услуги. Она отказалась.

– Быть может, вы не откажетесь? – обратился он ко мне.

Почему-то мне не захотелось взять пример с Веры.

– Если вам это не будет трудно, – сказала я, – я буду вам очень благодарна.

– И вашу тоже? – спросил он Клавдию.

– Пожалуйста!

– И вы мне тоже будете благодарны? Я сегодня собираю благодарности…

Я как-то не обратила внимания на эту его фразу. Мы сидели потом на одной скамейке, разделенные корзиной Клавдии. На оставшееся от нее пространство уселась Ласточкина, и они снова заговорили «любезностями». Потом она сказала, что хочет спать.

– Может быть, ляжете? Я подставлю вам ту корзину…

– Нет, мне нужен мягкий предмет.

– Обернитесь налево – и увидите мягкий предмет…

Она посмотрела на меня и спросила:

– Какой?

– Одушевленный…

Ласточкина повышенным тоном и с каким-то искусственным выражением начала:

– Нина, вы должны возмутиться! Неужели вы не оскорбитесь?..

И в полную противоположность ее напыщенной фразе у меня как-то необыкновенно просто и спокойно вышло:

– Не стóит…

– Вот что верно, – подхватила она, – на всякое чиханье…

– Отомстила!.. – проговорил «доктор».

И я не поняла, к кому это относилось…

Ласточкина вошла в роль и с азартом разглагольствовала дальше, а «доктор» тихо спросил:

– Вы не сéрдитесь на мою плоскость?

– Нет, – ответила я.

– Но не потому, что «не стóит»?..

– Нет, не потому, просто так…

Девицы волновались всё больше и больше, постаскивали корзины. Ласточкина полезла наверх… Ждали нетерпеливо – когда приедем?..

Мне было не до суетни. Я не заметила, что на месте Ласточкиной очутилась Клавдия. В душе у меня было сомнение, я не была уверена в том, что лето принесло мне пользу…

– Сколь чижало! – вспомнила я вслух знаменитую Маруськину фразу.

– Вам? – спросил «доктор».

Я недоуменно посмотрела на него: понятно – мне, ведь не могу же я отвечать за чужое настроение. И, помедлив, ответила:

– Да…

Потом я уже не слышала, что они говорили, и над кем смеялись, и о чем спорили. Я смотрела в окно: на далекие огни, на огненные ленты от искр, – и думала, и спрашивала себя:

– Правда ли, что я переборола себя? Правда ли, что моя совесть уже не болит? И как всё это пойдет дальше?..

Я не смотрела больше в окно. Машинально поднося к лицу цветы, я не видела их и думала – думала об одном…

Вопрос еще не был решен в моем мозгу, когда фраза «доктора» вернула меня к жизни момента:

– Совсем не похоже, что вы подъезжаете к Петрограду. Кажется, что вы сидите дома у окна и «думаете думу»…

– Нет, я знаю, что мы уж близко. Вот потому-то я и думаю.

– О чем вы думаете? – с любопытством спрашивает он.

– Вот этого я уж вам не скажу, – пресерьезно отвечаю я.

– Не скажете?.. Ну, хорошо – и не надо. Видите, какой я сговорчивый?..

Я только улыбаюсь…

А у них ( попутчиков ) снова начинаются шумные разговоры и «бред» рассказами Аверченко. Как видно, я с ними разговаривала немного. И совсем уж мало – в сравнении с тем, сколько говорили остальные. Тем более странно то, что произошло по приезде в Петроград…

Пока мы возились со своими корзиночками, вытаскивая их на платформу, «доктор» исчез. Первой о нем вспомнила Вера ( Зубарева ):

– Как же мы с ним не попрощались?! Куда он делся?..

– На нет – и суда нет, – сказала я Вере и чуть-чуть тут же не подпрыгнула от удивления: «доктор» стоял около нас.

– А я уж сдал свой багаж на хранение, – сказал он.

И без разговоров решил, что возьмет мой багаж – я держала его в руках.

– С какой стати? – запротестовала я, но, видя, что ( с этим ) человеком не сговоришь, торопливо добавила: – Тогда – вот это.

– Ничего я вам не оставлю, всё себе возьму, – засмеялся он. – Ведь руки оттянуло, а храбрится…

Я воспользовалась случаем и любезностью и потащила Верину корзину. Пока «девы» отдавали их ( багаж ) на хранение, «доктор» снова подошел ко мне:

– Скажите, как ваше имя и отчество?

Но мне было не до этого: я переводила часы и думала, как это я добуду извозчика и доберусь до места и кто мне снесет багаж?..

– Я вас провожу…

– И великолепно! – подумала я. – До извозчика проводит, а там уж – пустяки…