Виктор Бердинских - Тайны русской души. Дневник гимназистки

Странно, когда у меня спрашивают моих мнений – как будто могут у человека быть мнения, когда старое – многое, если не все – ушло из-под ног и ничего-ничего не осталось…

Звонят ко Всенощной. Я люблю этот звон – отдаленный и такой привычно-милый, напоминающий о тепле и мирной тишине, о доме… Я не могу теперь молиться. А меня называют религиозной. Не знают они, почему я хожу в Церковь. Я жду: не проснется ли у меня в душе это прежнее чувство – горячее чувство Молитвы? Иду – раз, другой, еще и еще… и всё нет. Каждый раз ухожу я из Божьего дома с тяжелым сердцем, иногда – со слезами обиды… Где же – мой Бог?..

Сегодня мне целый день хочется плакать. А в общем, у меня всё притихло, и так как-то всё стерлось – нет ничего хоть сколько-нибудь яркого. Всё – всё равно. И как это тяжело и всё равно – в одно и то же время…

Какие странные сны я видела вот эти две ночи.

На вчерашний день ( 29 октября ) – яркую, сверкающую грозу. С кем-то, кажется, с Зиной ( сестрой ) – сидела на балконе в летние сумерки. Перед нами расстилались луга и мелкие перелески. Ближе росло несколько крупных деревьев. Было тихо и спокойно. Вдруг – справа, издалека – подул сильный, свежий ветер. Поднялась дымно-синяя туча, но невысоко. Резко вырисовались ее вырезные очертания – со снежно-белой каймой. И прямо против нас вдруг разорвалась темнота – ослепительно ярко сверкнувшей молнией. Это было дивно красиво! Но грома не было слышно, зато красное пламя огня побежало по перелескам. Все ближе, ближе – и опалило с легким треском листву стоявших вблизи высоких деревьев…

Сон на сегодня был немножко жуткий. Сюда ко мне приехала тетя Аничка, кто-то еще… Мы собирались пить чай. Пришла я из кухни в эту комнату (вот – в которой сижу) – и смотрю в окно: ( на ) красивый осенний желто-красный лиственный молоденький лес перед моими окнами, на громадное пространство… Свет солнца привлек мое внимание – бледный-бледный и какой-то мерцающий… Стало быстро и сильно темнеть… Мы вышли. Солнце слева скоро поднялось и стало чуточку справа от нас. Потемнело еще больше. Откуда-то появился (влево от солнца) кусочек апельсина – месяц. Стало еще темнее. Пришел священник – в облачении, с дьячком, и прошли перед толпой. Солнце совсем померкло – кусочек месяца заслонил его. Стали видны звезды – медные на дымно-красном небе. Через мгновенье месяц возвратился на прежнее место. И по тусклым дискам двух светил заструились какие-то дымные тени…

На этом я проснулась…

В четверг ( 3 ноября ) и пятницу ( 4 ноября ) ходили с Соней ( Юдиной ) в Академию (художеств). Там хорошо: тепло – во всех отношениях – и уютно.

А вчера ( 4 ноября ) в первый раз за долгое время мне было хорошо и спокойно. И я так отдохнула!..

Вчера ( 6 ноября ) у нас было начало разговора. Вот в каком тоне.

Я взяла книжку, которую рассматривала Екатерина Александровна ( Юдина ), – и недовольно отложила ее в сторону:

– М-м-м…

– Что это вы – рассердились на книгу?

– Да, это – средневековый монастырь, а я думала – современный, хотела выбрать себе более подходящий.

– Ну, – протянул он ( Михаил Юдин ), гримасничая. – Чего это вам вздумалось?

– Да больше некуда…

Все запротестовали. Лена ( Юдина ) особенно:

– Нет, ты не пойдешь! Нет, нет…

– Ничего не известно…

– Нет, нет!..

– Да право же – не известно…

– Ну, что вы – в монастырь? К картошке, селедке и постному маслу?..

– Мои любимые кушанья…

– Ну, это можно кушать и не в монастыре, – возражает Соня ( Юдина ).

– Нет, вы подумайте: в монастыре – смирение во имя чего-то будущего…

– А что – смирение? Бесцветность. Ведь так?..

– Да.

– А надо – больше красочности, цветистости… Нет, вам не надо в монастырь. Вам только одно надо… – и тут он ( Миша ) улыбнулся, сконфузился и кончил…

Кстати, завтра ( 8 ноября ) – он ( Миша ) именинник…

Завтра-то я собираюсь в Академию (художеств)…

Сижу дома – и всем не даю спокойно работать, а по ночам спать – своим кашлем. Так он «хорош»!.. Дня четыре выходила с ним, думала – обойдется, и я обойдусь, хотя временами мне было очень худо: в голове стоит густой туман, а в ушах – звон, точно на Масленице со всех улиц собрались тройки, и лошади трясут головами, и бубенцы звенят, и шум – и от сотен человеческих голосов… Глаза закрывались сами собой, книга потихоньку выскальзывала из рук, делалось тепло– тепло, и в каждом кусочке тела точно помещались уши, и они слышали, как бьется сердце…

В среду Екатерина Александровна ( Юдина ) через Соню велела мне засесть дома, пообещав справить и отпраздновать именины, когда я поправлюсь… И я, пожалуй, обрадовалась запрещению выходить, так я нынче и не праздновала на именинах…

Вчера ( 24 ноября ) Соня ( Юдина ) принесла мне ( книгу ) Л. Андреева 204, «Биржевку» 205и рассказала, что дала Екатерине Александровне ( Юдиной ) прочесть мои стихи – «Круг солнца», которые я написала для Сони, посвятила ей… Я решительно не знаю, худы они ( стихи ) или хороши, но Соня говорит, что хороши и что Екатерина Александровна сказала то же и добавила, что они «по простоте и задушевности похожи на стихотворения Константина Константиновича»… Ах, если бы так! Я его очень люблю. Но – может ли это быть?..

Я не хочу сказать этой фразой, что они ( Юдины ) меня утешают, то есть говорят неправду. Нет, они искренно верят в то, что это хорошо, – потому и говорят. Но на самом-то деле – каковы эти бредни ( стихи )?.. Теперь выходит, что я не признаю их ( Юдиных ) литературных вкусов и понимания, а ведь этого нет. Они всё прекрасно видят: что – хорошо, а что – дурно… И вот – круг, из которого надо выйти!.. Я не имею права не верить им, а верить – и сладко, и совестно. Ведь это писала я! Не кто-нибудь, за кем можно признать талантливость, дарование, – а я!..

И потом: я писала всё это так просто – без всякого подъема и какого бы то ни было возбуждения, восторженного или печального, чем характеризуется вдохновение. Я не знаю порывов вдохновения. Наоборот, когда я пишу, я делаюсь очень рассеянна и невнимательна к окружающему… Я слышу ритм движения в моей душе, слова как будто слышу в нем. И только. Но ведь это совсем не то, что присуще каждому мало-мальски поэту. И если хорошо, то… Ведь у настоящих поэтов бывают плохие стихи, так почему – случайно – у рифмоплета не может оказаться хороших?..

Вечером – на час – я опять легла. Это было блаженное состояние полусна, во время которого я слышала голоса – разнообразные и разно сильные – вокруг себя. Я прекрасно понимала, что это – не разговор хозяев (они говорили за стенкой). Нет, тут – у меня в комнате – говорили о другом. Я слышала отдельные слова, затем – фразу, произнесенную отчетливо и ясно, звучным низким голосом… Но очень часто всё это заглушалось сильным, резким, всё собой покрывавшим щелканьем, словно это складывали вдвое ремень и щёлкали им… И кто-то в туфлях бегал около, шлёпая и заплетаясь, как будто это мальчишки бегали и играли в прятки… Я сознавала, что галлюцинирую, но я всё это слышала, и мне было все-таки жалко открыть глаза и спугнуть всё… Это было такое блаженное состояние полусна и какой-то другой жизни, которую не видишь в здоровом состоянии…