Виктор Бердинских - Тайны русской души. Дневник гимназистки

– И это, конечно, – я? – хохочу я. – Ведь я у вас здесь, кажется, единственная!

– Вы правы. А вообще – мне гадала цыганка в детстве, сказала, что я буду очень счастлив. До сих пор это так и было. Судьба всегда смотрела на меня en face, а не в профиль, за меня была всегда. Думаю, что и дальше будет так же…

– А это уже – залог того, что будет. Уверенность в том, что тебе будет хорошо, и создает это чувство хорошего…

Наконец мы прощаемся. Иду домой в прекрасном настроении. Точно и дождь смеется!..

И вот что странно (но приходится констатировать факт): насколько мне было приятно встретить Сергея (а мне было это очень приятно!), настолько мне безразлично то, что вот его уже нет здесь – настолько безразличен мне его отъезд. Но если бы он остался еще на несколько дней (а ему именно этого и хотелось, да не позволяла сделать этого неудача миссии, не оправдывавшая задержки), то я была бы тоже рада: пришел бы лишний раз – поговорили, посмеялись…

Вчера (8 апреля) я сделала, кажется, одну маленькую глупость. Но… по порядку.

Мне пришлось разговориться на дежурстве с Анной Ивановной – это телеграфистка, которая симпатична мне больше других, хоть и груба, и невыдержанна вполне. И трудно мне передать этот разговор. Кажется, он начался с того, что я ответила на замечание Людмилы Ивановны ( Шеферер ) о моей прическе, что «всё это – преходяще и потому не важно», что «если меня кто-нибудь любит, то пусть себе любит не за прическу, а за меня саму, какая бы я ни была»… И еще что-то…

А потом заговорили с Анной Ивановной – о смерти, о том, что «мне, в сущности, всё равно – жить или умереть, вообще-то», но что «мне не хочется умирать, оттого что ничем не оправдана, ничем», что «я никому еще за всю свою жизнь не сделала ничего хорошего, а мне бы так хотелось», что «когда я это хорошее кому-нибудь сделаю, так пускай и умру»… И вот на это Анна Ивановна сказала:

– Не знаю, что вам на это и ответить? Вы говорите, как хорошая идеальная курсистка. А вот мне хочется умереть и перед смертью… – назлить еще, худо сделать! И не то, чтобы отдельным личностям, а вообще…

– Жизни отомстить?

– Да… Да, и личностям – тоже. Ведь мне тоже – никто ничего хорошего не сделал…

Мне стало очень больно за нее и жаль, и я спросила:

– Неужели вы ни разу не встретили человека, который бы сделал вам добро?

– Они не могли, – ответила она. – Я вам завидую, что вы так счастливо живете, – продолжала Анна Ивановна, спросив, неужели меня ни разу не потрепала жизнь, и разве никогда ничто, кроме недостатков в себе, не вызвало моего отчаяния?..

И получила на это ответ:

– Ни разу. А про отчаяние… Ведь обстоятельства всегда так изменчивы, что какой-нибудь выход должен найтись. А про себя-то уж знаешь, что ничего не выйдет, ибо в безволии и бесхарактерности всё дело, и этого не изменить, так как для всякой перемены во внутренней жизни человеческого существа нужна именно воля…

– Я вам завидую… А впрочем – нет: вы достойны своего хорошего. А у меня, можно сказать, вся драма в том, что не удалось учиться. Ваше хорошее – это ( то ), что вы учились…

Она была очень взволнованна, Анна Ивановна, и я – тоже. Отвернулась ( она ) к своему аппарату и сидела ( так ) долго… Потом посмотрела и сказала:

– Вы мне нравитесь… Вот – «объяснение»… – иронически добавила она.

И это добавление мне очень близко – по своей психологической природе: я сама почти постоянно делаю такие иронически-печальные добавления после самых лирических, даже, вернее, – патетических мест своих записок, писем, дум, разговоров… И это – уже мостик к пониманию, хоть Анна Ивановна и утверждает, что мне ее не понять, потому что мы обе – очень разные… Но о себе, то есть о своей жизни, она ничего не говорила…

Потом я прочитала маленький кусочек из книжки Алеши Деньшина (о вятском музее) – о лириках-пейзажистах. Вслух. И Анна Ивановна спросила:

– Вы поэт – в душе?

– Почему вы думаете?

– Вы так прочитали, что всякий поймет это – кто и совсем– совсем ничего не понимает. Вы – художница?..

– От слова – «худо»…

– Это я уже слышала…

– А вам надо, чтобы я ответила положительно-утвердительно? Для чего вам это надо?

– Чтобы у вас были все совершенства. Вы – певичка?..

Это было немножко не так сказано, и я сначала приоткрыла рот.

– Мне кажется, что вы должны петь, – продолжала Анна Ивановна, но я уже уразумела и сказала, что «пою для собственного удовольствия»…

Дежурство кончилось. Мы с ней пошли. Я была почти уверена, что Ощепков будет меня ждать. Потому что…

Ну да еще утром я сделала лишний шаг к этому: принесла ему показать мой альбом – с фотографическими снимками Петра Константиновича, предварительно объяснив, кто такой и что для меня Петр Константинович… И юнец тут же, в телеграфе, перелистнув альбом, заметил, что в нем нет самого главного: «карточки того, кого снимал этот господин». Попросил разрешения взять его ( альбом ) домой. И рассчитал:

– Вы домой пойдете в 7 часов?..

Анатолий пошел провожать Нату, а этот ( Ощепков ) сидел на крыльце – и ждал. Мы шли мимо – говорили. Услыхал, подбежал к нам – через дорогу. Говорю:

– Чего это вы в одной куртке бегаете? Одевайтесь скорее!

Обрадовался, крикнул какому-то мальчишке:

– Тащи шубу и фуражку!

И пока мы плавали по лужам, догнал. Пошел, подозрительно справляясь, где живет Анна Ивановна. До ее квартиры они шли, всё время перебраниваясь друг с другом. И тут же от Анны Ивановны мне пришлось услышать такую фразу (мы шли с ней под руку по дороге – она близорука и под ногами ничего не видит):

– Ну, с вами я не упаду – и теперь, и если аллегорически понимать – тоже, если бы мне пришлось идти за вами…

Потом – распростились с ней и пошли с Евлогием Петровичем ( Ощепковым ). И за дорогу мне из нескольких его фраз показалось, что для него я становлюсь «Натой – для Анатолия». Пробовала его гнать обратно – так ухватился за мою руку (мы шли под руку – скользко!) обеими своими ( руками ) и говорит:

– Не гоните меня, не невольте, ведь я всё равно не уйду! А к тому же у нас там дамы пришли к хозяевам – азартные, и картежная игра начинается…

Тут уж я ничего не могла возразить, ибо только о том и думаю, как бы отвлечь этого «негодного» мальчишку от карт и вина. Пошли дальше, и он всё время фантазировал:

– Мы пойдем с вами в театр… Возьмем большую ложу… Кого возьмем?.. Это уж кого будет угодно Нине Евгеньевне, если ей нужно развлечение. Хорошо? Мы сходим на Пасхе. Да?.. А еще мне нахвалили здесь Александровский сад…

– И справедливо. Он хорош, особенно – когда распускаются деревья. По утрам – когда воздух свежий и чистый и народу мало…