Виктор Бердинских - Тайны русской души. Дневник гимназистки

Но может быть, я и ошибаюсь, может быть, не талант Чарской измельчал, а я перестала интересоваться ее статьями – переросла их?

Ведь мне – семнадцать лет…

Третьего дня ( 1 июня ) – вечером, часов в девять – ( они ) шли мимо нас. Я, мама, Зина ( сестра ) и дядя были дома и в это время находились в столовой – у окна. Мама мерила мне юбку…

Увидав их, я отворила окно – и они подошли. Было их только трое: Алексей Николаевич, Екатерина Александровна и Леночка.

Мы с Зиной ( сестрой ) вышли на улицу. Поговорили – и пошли их провожать.

Алексей Николаевич ( Юдин ), конечно, прежде всего заговорил о моем рисовании, а я рисовала так мало, что и показать ему нечего…

Вчера ( 3 июня ) мы с Зиной ( сестрой ) собрались идти на выставку картин 53. Решили зайти за Юдиными. Зашли – да так и застряли. Оказалось, что Алексей Николаевич ( Юдин ) только пришел оттуда. Стали звать Соню ( Юдину ), но она отказалась…

В это время подали завтрак, а потом пошел дождь. Так мы просидели у них ( Юдиных ) – и остались без выставки…

А вечером они ( Юдины ) были у нас. После чая я, Зина ( сестра ), Соня и Леночка ( Юдины ) пошли в огород, обойдя который стали гулять по двору и разговаривать…

Между прочим, уговорились сегодня идти на выставку. И ровно в десять часов ( утра ), несмотря на пасмурную погоду, я пошла к ним, и мы отправились на выставку – с Алексеем Николаевичем ( Юдиным ).

Обошли ее два раза. Некоторые картины мне понравились, другие – нет. Есть до такой степени нехорошие и грязные, что Алексей Николаевич сказал:

– Вы обе чище нарисуете…

Ну, значит, эти картины ровно ничего не стоят…

Вечером Соня ( Юдина ) звала к себе, но я отказалась. Надо собираться в деревню. И они, и мы – едем в понедельник ( 7 июня )…

Троицын день. Все почти ушли к Обедне: сегодня ведь стоят с цветами, а я осталась дома. Что-то нездоровится…

А сегодня надо еще зайти к Н. И. П., к Клаше Князевой и к дедушке. У дедушки не были давно, а побывать надо – тем более что завтра едем в деревню…

Девять часов утра.

Мы уже в деревне второй день. И сегодня – так светло, хорошо!.. Кажется, будто мы и не уезжали отсюда, а учение и экзамены стали так далеки – точно отошли в область преданий…

В самый день отъезда я была у Н. И. Но посидеть у них не могла, так как меня ждала Лёля Булычёва. Странно – мне начинает нравиться Н. И.

Зина ( сестра ) еще спит. Встали я и мама. Утро прекрасное! Сейчас поет-поет жаворонок – заливается где-то высоко, в ясной синеве неба…

На улице деревни никого нет, кроме крестьянских ребятишек. Дачники еще почти все спят. Так хорошо, свободно!..

Начинают выползать ( дачники ). И первые – жиденятки 54: две барышни с мамашей…

Скоро вылезут из своей душной бани-комнаты злополучные Зейдель 55, спалившие баню у своих хозяев и, вероятно, поэтому нагревшие свою квартиру до банной температуры…

Господи, хоть бы скорей выходили Юдины, а то со всеми этими – скука смертная!.. «Карлица» точно не понимает, что я предпочитаю ей или полное одиночество, или общество Юдиных и Кибардиных.

Кстати о Кибардиных. Они скоро приедут. Не сегодня – так завтра…

Как мало, однако, у меня последовательности: о том, о сем – обо всем зараз…

Мы ходили с Зиной ( сестрой ) гулять – после завтрака. Прошли – улицей деревни и небольшим проулком – в поле. Затем межой спустились к лесу. Походили немного, нарвали бессмертников, и я стала плести из них венок.

Тут же встретились с Алексеем Николаевичем ( Юдиным ), который шел на пески ( к реке ) – с портфелем и акварелями. Мне хотелось пойти с ним, но было уж много времени, и мы возвратились домой…

Поиграли в крокет с Завалишиными, но когда пришел папа, я бросила игру. На первый раз играла отвратительно.

После обеда сходили к курье 56с мамой, а после чая к нам зашел Алексей Николаевич ( Юдин ). Пошли с ними погулять по деревне, посидели у них на скамейке, а потом пошли к нам – «греться». Зашли все, даже Соня ( Юдина ). Она уже второй раз была у нас здесь и, кроме того, сказала мне, что, кроме нас, не хочет быть ни с кем знакомой. Но вообще она нынче не так прячется от всех, как раньше: не выходит только к Зейделям, но от этих мы все бегаем…

Миша ( Юдин ) в это лето тоже стал к нам выходить – и даже теперь разговаривает. А то раньше такой нелюдим был!.. Всё же я себя в его присутствии чувствую не совсем ловко – точно я ему мешаю…

Вчера ( 10 июня ) я получила письмо от Екатерины Георгиевны ( Гурьевой ). Большой конверт – «со вложением фотографической карточки». Екатерина Георгиевна посылает свои фотографии мне и Наташе Левитской. Странно, мы все-таки сначала просили ее карточку для всего класса…

А потом (я с Наташей) писали ей об этом. Екатерина Георгиевна, вероятно, решила, что больше никому и не нужно, и послала по карточке только нам… О том, чтобы переснять, – ничего не пишет. И… я безумно рада! У меня есть ее портрет!..

Учение началось. Сегодня в первый раз приходили на урок Владимир Афанасьевич ( Евдокимов ), Василий Гаврилович ( Утробин ) 57и др.

С Василием Гавриловичем мы не имели дела со второго класса, где он занимался с нами по русскому языку, а нынче снова встретились в седьмом классе, чтобы проходить курсы педагогики. Он, по-видимому, чувствовал себя совершенно свободно, когда вошел к нам в класс. По крайней мере, его лицо не выражало ни волнения, ни замешательства – в то время как он говорил свою «вступительную речь» (по его выражению). Его первый урок произвел на меня хорошее впечатление. Его речь – монотонная, как бы заученная – сообщала всему классу спокойствие и была очень серьезна по содержанию.

Находя, вероятно, неудобным, не познакомившись с классом, задавать урок, Василий Гаврилович стал читать книжку. Это – «Профанация стыда» (сочинение Чарской) 58. Она направлена к искоренению телесных наказаний – этих показателей нравственной грубости и отсталости. Ведь и теперь, несмотря на проповеди гуманности и призывы к ней, – ремень и плетка существуют. Как видно, чтение вполне относится к педагогике…

Как тихо и серьезно сидели девочки на уроке Василия Гавриловича, так шумно и весело встретили они Владимира Афанасьевича.

И он, в противоположность сдержанному Утробину, как бомба влетел в класс – и вскочил на кафедру. Он ни капельки не изменился за лето: всё такой же подвижный, быстрый, веселый. Всё такой же мечтатель, желающий видеть в людях только хорошее и верящий, что всё дурное каждый может в себе подавить…