Виктор Бердинских - Тайны русской души. Дневник гимназистки

– На многое! Вот мы как-то говорили, и Зина ( сестра ) призналась: «Нина, – говорит, – больше моего может».

– В какой области?

– Не всё ли равно? И я знаю, что вы больше можете!

– Нет, не больше. Потому что у меня ничего нет определенного…

– Определенность – это почти узость.

– Нет, это – много, это – очень много в жизни. А то тянет тебя – туда, и сюда, и еще в третью сторону, и еще куда-то…

И ничто не перетягивает… И не знаешь: куда же? Куда?!.

– Ну – да, из вас хотели сделать разностороннего человека.

– Не знаю, что хотели сделать… Не знаю… Может быть…

Только одного мне не дали… Может быть, самого важного…

Для меня…

– Чего вам не дали?

– Возможности… хоть немножко… немножко возможности… поверить в свои силы… Вы знаете… раньше, давно… маленькая еще была… пустяки какие-нибудь придумаешь сделать. Вот и пойдешь – спросить ли, не знаю… или просто рассказать… разлетишься: «Мама! Я вот то-то и то…» – «Ты? – вот выдумала… Где уж тебе!..» И всё остынет… Мы с Мишей ( Юдиным ) ссорились из-за этого. «Никогда, – говорит, – не говорите: что уж да где уж мне!» А я это только и слышала, когда сама собиралась что-нибудь сделать… И видите – что вышло из этого? Я всегда верила больше не себе, а другим. Почему? Не знаю. Потому ли, что думала: «Большие – им лучше знать»… И никогда не являлось желания доказать обратное…

Точно не хотелось, чтобы они были неправы…

– Просто – вы мягче были, легче поддавались. Вот и у нас так: «Милица? О, она всё может…». А право, Милица не больше моего может. Еще меньше…

Я только тихонько покачала головой: говорить я больше не могла. И так уж голос всё обрывался, и глаза (сквозь слезы) точно искали чего-то – за тонкой кружевной сетью берез в светлом небе – или жадно запечатлевали в памяти цвет мокрых облетевших листьев, узором вкрапленных в яркую холодноватую зелень травы…

– Не качайте так головой! Не надо. Разве можно приходить в такое отчаяние?! Слышите? Ведь вам – не пятьдесят лет!.. Да и в пятьдесят лет женщина может быть нужна… Женщина всегда нужна, если у нее особенно голова еще работает…

Мне удалось слегка овладеть и голосом, и выражением лица… Я улыбнулась:

– Знаете, когда мне будет пятьдесят лет, что я сделаю? Наберу вот этаких ребят – и буду с ними жить… учить их… сама… потом – в школы отдам…

– А может быть, вам именно это и нужно…

– Не знаю… Только об этом я мечтаю давно. Мне – немножко… четверых… и – будет… А знаете, Зина сказала мне на это что? «Они, – говорит, – вырастут – и наплевают на тебя». Так ведь мне это всё равно: ведь пока они такими будут, маленькими… они будут моими…

– Знаете, что бы я с вами сделала?

– Что?

– За хорошего человека замуж выдала. Только – чтобы у вас дети были, а то вы с ума сойдете…

– Да… И вот, помните, когда-то вы говорили, что Милица начинает горячо говорить, что она – против брака, что никогда не пойдет замуж. Я подумала об этом… И вот: я бы никогда так не сказала…

– Ну, конечно, не сказали бы…

– И потом – я подумала еще, что не всегда мужчина для женщины – цель. Иногда он – средство. Может быть, это для мужчины оскорбительно, но иногда это все-таки так…

– И вот поэтому я никогда не смеюсь над девушкой, которая ищет жениха. Потому что ведь мы не знаем, из каких побуждений она это делает? Ведь над мужчиной не смеются, когда он делает то же. Каковы бы ни были эти побуждения. Говорят: так нужно…

– Знаете, что бы сказала «начальница» ( Ю. В. Попетова ), услыхав наши речи?..

– Ну, ведь со мной можно говорить о самых неподобных вещах. Обо мне говорили: «Ну, что она знает? Под матушкиным крылышком росла…» А вот и неправда: что – Милица знает, хоть и не росла «под крылышком»?! И это ничего не значит. Можно и на свободе жить, а ничего не знать. Ведь вот мне некому было объяснять: пойду, достану себе книг, каких надо, – и прочту. Многое я так рано узнала – и не жалею об этом. Хуже я от этого не стала. Только научилась прямее на всё смотреть и лучше понимать, видеть – и не осуждать…

– А ведь люди живут иначе. Посмотрите – Зина ведь об этом не думает так, и все домашние столкновения по ней скользят. Всё равно ей…

– Ну – да. Живет настоящим – и счастлива…

– Положим, не счастлива. Ей многого не хватает…

– Знаю – общества, блистать… Но – не задумывается о будущем… Так ведь это не всем дадено: «Звезда бо от звезды разнствует» 403.

Я совсем рассмеялась:

– А у Бальмонта совсем хорошо сказано:

– Ну вот – и в стихах это так хорошо выходит!.. Так и живите!..

( Приписка на полях рукописи – от 7 октября:

Да, разве это легко?! Особенно когда знаешь, что нет воли сделать хоть что-нибудь для этого будущего, да и в будущем-то не будет ее – чтобы делать!..)

12 часов дня.

Как странно: нет крепкой воли, и есть упрямство. И оно выражается в таких пустяках: дочитываю Боборыкина 405. Начала когда-то давно – не могла одолеть. И сказала себе:

– Таких пустяков дочитать не могу?! Ну так за это прочту все его двенадцать томов – во что бы то ни стало!..

И вот – кончаю последний. И ведь – не нравится мне. А все-таки: сказала – прочитаю, ну и прочитала. А для чего? Просто – из глупого упрямства. Ведь от этого моего чтения пользы никакой. Ни себе и ни людям. Так что же тут? Кого или что я тешу? Добро бы еще – не понимала: стоит или нет прочитывать всё подряд? А то… Просто – верно, наследственное упрямство ищет, в чем проявиться. И – в таких пустяках!.. Как связан человек – во всем! Даже вот – в такой малости. И ведь не только наследственностью, а даже общеэкономической жизнью момента, которая не всегда ему еще и ясна-то, которую он, пожалуй, иногда и не видит совсем! И с ней, и ею он связан – тесно, органически. Всё, что творится вокруг, хотя бы незнаемое, отражается на ходе мыслей, на образовании понятий, на выработке взглядов и создании идеалов. А впрочем, это надо бы проверить…

Хмурое «петербургское» утро.

Утро, когда в душе тихая растерянность. Точно с недоумением прислушиваешься к чему-то… Оно звучит внутри и – как будто – вовне. У него нет лица. Это – еще бесформенность…

Утро. Только без рассвета. Оно так и умрет, не переходя в день. Полное странной тишины – в слабых отголосках звона. Не знаю – почему: часто в такие утра глубоко в слуховой памяти у меня звучит «Май» Чайковского. «Белые ночи»… И не собрать чувств, мыслей. Они только зарождаются. И пропадают, не проясняясь…

Везде кругом – так же смутно. Ни один предмет не проявляет себя. Нигде нет определенных очертаний. Всё опало – до состояния полусна. Растерянно-сосредоточенного полусна наяву…