Франсуа Блюш - Людовик XIV

Когда читаешь и перечитываешь эти страницы, которые Людовик XIV, кому они были теоретически адресованы, так никогда и не увидел (но о которых он будет иметь представление через пять лет благодаря злым насмешкам, разбросанным по всему «Телемаку»), видишь, что отпадает всякая необходимость отвергать пункт за пунктом измышления автора. Даже Сен-Симон не дойдет до такой степени нечестивости. Упомянем сейчас лишь о тех фразах, которые относятся к бунтарским движениям. Прежде всего, Фенелон отлично знает, что от короля не зависело, чтобы зимы 1693 и 1694 годов были мягкими, не суровыми и губительными. И потом, он не может не знать то, что его приятельница, мадам де Ментенон, все время говорит: король постоянно переживает из-за бед, обрушивающихся на его подданных. Наконец, невозможно, чтобы Фенелон не был знаком с этими двумя фактами: 1. Уже более полутора лет администрация мобилизует все свои силы для борьбы с голодом. 2. Первостепенность, придаваемая продовольственному вопросу, заставила изменить тактику морского флота [96] Смотреть предыдущую главу. . Все было сделано для того, чтобы приводить в наши порты корабли нейтральных стран, груженные зерном, или захватывать силой суда наших врагов, везущие продовольствие.

Впрочем, когда Фенелон пишет: «Народные волнения, которые не проявлялись с давних пор, становятся все более частыми», он совершает двойную ошибку. Он не делает разницы между крупными восстаниями и случайными мелкими бунтами (которые, конечно, можно простить, потому что они были вызваны дороговизной жизни, высокими ценами на хлеб, держащимися в течение этих двух тяжелых лет). Он делает вид, что не знает, что настоящие народные бунты значительно сократились с тех пор, как Людовик XIV стал лично править страной, в то время как во времена Ришелье и Мазарини они происходили часто и бывали часто кровавыми {7}.

Это письмо-«укор» само по себе не имеет большого значения. Так часто бывает со всеми текстами, которые скорее представляют исторический интерес. Однако это письмо показывает — если поразмышлять над личностью будущего прелата, — что ходы крота уже делаются под партерами Версаля и что термиты начинают грызть золоченые обшивки стен замка. И эта оппозиция Людовику XIV остается тайной. Когда оппозиционные речи смягчаются устами таких, как Бовилье и Франсуаза д'Обинье, они теряют свой бунтарский характер, переходят в обычную форму диалога, дают пищу для размышлений. Даже если маркиза де Ментенон немного и раздражает своего королевского супруга, он ее может услышать и послушать. Даже когда Бовилье приводит множество возражений религиозного характера, король, ценящий его честность и прямоту, прислушивается к его мнению, хотя общий настрой этого человека ему чужд.

Гораздо более серьезным представляется тайный сговор таких, как Фенелон и де Шеврез, о которых все в королевстве думают, что они станут когда-нибудь советниками Людовика XVI (таковым стал бы герцог Бургундский, если бы ему и Монсеньору суждено было жить и царствовать). Этот сговор тем более опасен, что он кажется прогрессивным, а на самом деле реакционен и, впрочем, так же противоречив, как парламентская оппозиция, существовавшая до и после правления Людовика XIV. В самый разгар войны Людовику XIV совсем не нужны были такие «минные поля».

К счастью, в королевстве был жив дух верности королю. Во Франции было немного, а тем более среди простых правоверных католиков, таких, как аббат де Фенелон, которые мучились бы угрызениями совести или переживали бы из-за того, что нашими войсками были разграблены земли между Рейном и Неккаром. Этот народ ходит в церковь слушать своего кюре. А ведь духовенство и прихожане вместе смакуют (и до сих пор) аморальную отмену Нантского эдикта и получают от этого удовольствие; а удовольствие это пропорционально религиозности каждой провинции, и особенно оно заметно в бывших землях короля Испании, Франш-Конте или Фландрии. Каперы (или корсары) Дюнкерка, которые доставят столько неприятностей флоту коалиции, оживились, конечно, потому, что хотят захватить корабли, а может быть, потому, что считают Людовика XIV большим покровителем их города. В этой войне, после того как был свергнут с трона Яков II и они наслушались псевдобиблейских речей принца Оранского, они стали еще больше проявлять себя как ревностные католики.

Не нужно забывать о том, что, хотя эти две вещи связаны между собой (одобрение антипротестантизма, озабоченность болезнью короля), степень популярности Людовика XIV сильно возросла уже в начале 1687 года. Такой авторитет не может исчезнуть за два года. Война (плюс еще одна война) не может вызывать энтузиазм. В 1688 и 1689 годах она может нравиться только некоторым кадровым офицерам и портовым негоциантам, занимающимся каперством. Но не прошло и года, как французы поняли, что в войне должны помогать все, независимо от принадлежности к сословию или классу. И король, этот монарх, которому опять стали демонстрировать свое восхищение, первым подает пример такого участия в войне.

Война с Аугсбургской лигой будет идти не на французской территории, если не считать бомбардировки нашими врагами портов западного побережья. Непосредственная тяжесть от этой войны не будет, следовательно, падать на крестьян (разве что этим бедолагам придется выдержать ледяной натиск непогоды зим 1693–1694 годов!). Только молодые люди низшего сословия подвергаются риску быть мобилизованными. Король начинает свою военную кампанию с войском в 100 000 человек, в тылу у него остается столько же. Но с годами, по мере развития войны, он должен будет увеличить число своих солдат. Однако вербовка и набор (которые часто принимают насильственные формы), являющиеся нормальной подпиткой регулярных войск, пойдут еще интенсивнее. И даже знатным молодым людям трудно будет обойти мобилизацию {192}. Впрочем, еще до того, как началась война, маркиз де Лувуа установил 29 ноября 1688 года новый порядок набора: создание милицейских отрядов. Речь шла о дополнительных постоянных войсках, состоящих из рекрутов, набранных в тех приходах, на которые указывали интенданты; эти рекруты набирались по жребию. Милицейские полки выполняли свой долг (без особого энтузиазма) до самого 1697 года. Часть этих полков отойдет к армии маршала Катинй, действовавшей в Альпах. Другие будут служить в фортах или останутся на территории Франции. Находясь под командованием местных дворян и имея зимние казармы на своей территории, милицейские отряды не будут подвергаться серьезному риску и с ними будут неплохо обращаться. Эта верность королю была необходима, чтобы Франция смогла вынести без всяких бунтов военную современную службу, которая зародилась в те годы.