Франсуа Блюш - Людовик XIV

Будучи лучше осведомленным здесь, чем в деле с протестантами или с янсенистами, король интуитивно почувствовал опасность, исходящую от догматов, проповедуемых мадам Гийон и особенно Фенелоном. Он какое-то время терпел и выжидал, а затем выступил против Фенелона, «божественного, но химерического» [108] Выражение Ламартина. .

В январе 1697 года архиепископ Камбрейский опубликовал свое «Объяснение основных изречений святых»; в марте этого же года Боссюэ (который подготовился к сражению, занимаясь в течение года написанием своей работы) представил Людовику XIV отповедь Фенелону, озаглавленную «Инструкция о состояниях моления». За это он получил место государственного советника. 3 августа Фенелон, которому король отказал в разрешении обжаловать свое дело в Риме, покидает двор и уезжает в Камбре: это было полуопалой. Придворные его избегают. Архиепископа поддерживают только Шеврезы и Бовилье. В конце 1697 года Боссюэ публикует на латинском (для Рима) и на французском языках (для широкой публики) итоговый труд «Объяснение основных изречений святых». Само собой разумеется, труд не без полемики. Вот этот контртезис, кратко изложенный Мадам: «Квиетизм — очень удобная религия, потому что его приверженцы считают молитву и все внешние соблюдения культа лишними, пригодными только для невежд; в то время как они, отдав единожды жизнь Господу, не могут быть преданы проклятию; им достаточно один раз в день сказать: «Господь есть», и ничего больше; в остальное время дня не нужно ни в чем отказывать своему телу, считая его животной сущностью». Это бурлескное резюме полемики является действительно карикатурой на экстремистские тезисы Молиноса, больше чем на тезисы Фенелона.

Королевская немилость наступила мгновенно 2 июня 1698 года, когда Людовик XIV распорядился, чтобы двор герцога Бургундского и все его окружение, состоящее из пылких сторонников квиетизма или из людей, симпатизирующих этой доктрине, покинули Версаль. 12 марта 1699 года последовало римское осуждение. Оно было достигнуто под сильным давлением Версаля. Но когда 4 апреля нунций принес королю папское бреве, в котором осуждались 23 высказывания из «Изречений святых», король посчитал его слишком мягким. В дневнике Данжо мы находим запись, относящуюся к 12 апреля (Вербное воскресение), полную юмора: «Его Преосвященство архиепископ Камбрейский обратился с посланием, запрещающим пастве своей епархии читать свою собственную книгу; здесь очень довольны его посланием. Год спустя, в июне 1700 года, Ассамблея духовенства Франции подготовила гигантский протокол — своего рода Белую книгу, — где были собраны все материалы, касающиеся дела Фенелона. Таким образом, это дело было закрыто.

Партия, явно консервативная, епископа Боссюэ стремилась спасти будущее французской Церкви. Партия, новаторская с виду, архиепископа Камбрейского была (как почти все ереси) всего лишь трансформацией теории гностиков, вышедшей как все теории гностиков из античности. Вот почему — но не ради оригинальности — мы поместили бы, принимая во внимание теологическую и политическую точку зрения, Фенелона в лагерь защитников древних авторов, а Боссюэ — в лагерь сторонников новых авторов.

Скажем правду: никогда не было более законной войны.

Со времени заключения Рисвикского мира некоторые совсем не узнают Людовика XIV: «никаких провокаций.., разумное смирение перед тем, чему невозможно помешать; желание установить согласие с европейскими державами, чтобы сохранить мир» {281}, — вот его черты в этот период. Видимая причина перемены кроется, может быть, в нашем официальном дипломатическом руководстве, в старом маркизе де Помпонне (умер в 1699 году) и его зяте де Торси, государственном секретаре иностранных дел (с июля 1696 года) и министре с января 1699 года. Оба этих государственных мужа не отличаются такой жесткостью, как де Круасси. Но основная причина кроется где-то глубже. Как и прежде, министерство иностранных дел является вотчиной монарха. Его стремление к разрядке — не новое явление. Оно нам помогает сегодня понять, насколько Десятилетняя война со стороны Франции была, вопреки видимости, войной оборонительной, как и войны за присоединения, которые способствовали развязыванию Десятилетней войны. Это его стремление вполне в духе Рисвикского мира, так как Франция, вышедшая победительницей, могла либо продолжать войну, либо потребовать заключения мира на более выгодных условиях, но она ничего такого не сделала.

Несмотря на свое отвращение к переговорам с Вильгельмом III, король не замедлил, с помощью Торси, начать тайные переговоры относительно возможного раздела испанского наследства, который, из-за отсутствия прямого наследника при Мадридском дворе и плохого состояния здоровья занимающего престол в Эскориале, представляется почти неизбежным.

В течение двух последних лет XVII века болезни Карла II, кажется, управляют всеми современными событиями. 14 мая 1699 года Данжо записывает на своих листках: «Последние новости из Мадрида не принесли ничего хорошего о здоровье короля Испании». 12 июля: «Сейчас ему лучше», а с 6 августа: «Королю Испании хуже, чем когда бы то ни было… Утверждают, что все дела о наследовании урегулированы»; 14-го: «Считают, что он не переживет осень». Проходят десять дней — новости совершенно противоположного содержания. 24 августа вид у Карла II стал «несколько лучше», а 28-го — «значительно лучше». Это всех удивляющее выздоровление радикально меняет со дня на день настроения в Европе, внимательно следящей за здоровьем этого монарха. Тот же Данжо записывает 5 ноября: «Из Мадрида сообщают, что король Испании чувствует себя значительно лучше; и даже можно надеяться, что у него скоро будут дети» {26}. Этот монарх — эпилептик и сифилитик по наследственности, но ему всего лишь 38 лет, и он изо всех сил пытается произвести на свет наследников.

Двенадцатого января 1700 года Данжо записывает: «Здоровье короля Испании укрепляется», но он узнает 19-го, что Его католическое Величество больше часа лежал в обмороке. 23-го в Версале думают, что Карл II «полностью оправился после своего обморока». 1 марта, напротив, «последние мадридские новости не приносят ничего хорошего о здоровье короля Испании». Данжо записывает 5-го: «Он сильно опухает, и очень боятся, что он не выдержит» {26}. Больше восьми месяцев он и не выдержит.

Мадридский двор — рассадник интриг. Людовика XIV ненавидит его шурин так же, как и очень влиятельная австрийская партия. Европа замерла в ожидании. Венские Габсбурги пристально следят за событиями и надеются, что они будут единственными наследниками короны. Три морские державы — Англия, Франция и Соединенные Провинции, — напротив, предполагают раздел, не желая ни в коей мере восстановления империи Карла V. Дворы и канцелярии пришли в движение, заранее деля королевские богатства и земли умирающего: наследство огромно и соблазнительно. Оно включает Кастилию, Арагон, Наварру, Бельгию, большую часть Италии (Миланскую, Тосканскую, Неаполитанскую провинции и Сицилию), Сардинию, всю Латинскую Америку (кроме Бразилии), Филиппины. В Испании плохое управление, но она остается четвертой морской державой. Кажется, что с 1680 года бедность несколько уменьшается на этом полуострове. В Каталонии наблюдается некоторый подъем. Американские драгоценные металлы вновь появляются в Кадисе.