Франсуа Блюш - Людовик XIV

Король говорит о разуме: «Я лишь хотел бы, чтобы вся цепь моих действий показала, что, хотя я никому не отдавал отчета, я тем не менее всегда поступал по велению разума». И также о счастье, то есть об общем благе и о благосостоянии подданных: «Способствовать росту достоинства и поднимать достоинство, одним словом, делать добро — должно быть не только самой большой заботой, а еще и самым большим удовольствием для короля». В другом месте Людовик пишет еще яснее: «Мы должны думать о благосостоянии подданных больше, чем о нашем собственном. Кажется, они составляют часть нас самих, потому что мы голова целого тела, а они члены его. Только исходя из их собственных выгод, мы должны дать им законы; и та власть, которую мы имеем над ними, должна нам служить лишь для того, чтобы работать все эффективнее для их счастья».

Эта программа слово в слово вновь будет представлена у Фридриха II, и все будут считать, что у него нашли гениальное и оригинальное.

Определив монархию, ее цели, Людовик XIV затем дает понять своему сыну, что у принца два оружия: его личный труд и гармоничное и эффективное сотрудничество с той командой, которой поручено ему помогать. С 1661 года он взвалил на себя «большую работу». Такой труд — основа основ: «Царствование — это всегда большой труд, и только трудясь можно царствовать». Ремесло короля можно исполнять прилежно трудясь. Труд — это деятельность короля, которую видит общество: «Король — какими бы ловкими и просвещенными ни были его министры — участвует в создании, и это не остается незамеченным». После смерти Мазарини Людовик берется за работу. Два пятилетия спустя, к удивлению наблюдавших его людей, он нисколько не изменяет ни своих взглядов, ни своего темпа: «Вот уже десятый год я следую, как мне кажется, все время той же дорогой: прислушиваюсь к моим самым простым подданным; знаю в любой час, где, сколько и какие у меня войска, в каком состоянии мои крепости; отдаю беспрестанно нужные приказы; немедленно вступаю в контакт с иностранными министрами; получаю и читаю депеши, на одни из них лично отвечаю, а на другие поручаю своим секретарям дать ответ; регулирую приходы и расходы своего государства; заставляю отдавать себе отчет именно тех, кого я назначил на важные посты; соблюдаю в делах секретность, как никто до меня; раздаю милости по своему собственному выбору и, если я не ошибаюсь, держу тех, кто мне служит, — хотя они и их близкие чувствуют себя облагодетельствованными, — в скромности, стремлюсь сохранять дистанцию между ними и первыми министрами». Такая работа требует четкого распределения времени, двух заседаний в день, каждое по два-три часа, с разными людьми: либо совет, либо работа в «связке» (или разговор с глазу на глаз короля с каким-нибудь министром), не считая, добавляет Людовик XIV, «часов, которые я проводил бы наедине, и времени, которое я мог бы потратить, занимаясь необычными делами».

Министры ничего не подписывают без предварительного согласования с монархом. Но если они и контролируются королем, важность министров не уменьшается и соответствует той роли, которую они играют. В действительности, кроме самого короля, работает целый государственный механизм, состоящий из «специально подобранного значительного количества лиц, способных помогать» монарху. Не допускается включение в число этих лиц фаворитов и существование первого министра; отсюда необходимость и полезность коллективной работы. «Было необходимо, — говорит Людовик своему сыну, — проводить грань между теми, кому я доверяю и кому могу поручить исполнение приказов. Нельзя поручать исполнение лишь одному человеку, надо разделять разные дела между разными лицами, исходя из их различных талантов. Уметь это делать и является самым большим талантом королей».

Личное правление не означает одиночное правление («я хочу сказать: самолично управлять и не слушать никаких советов»). Каким бы ни было «обдумывание в одиночку и про себя», оно всегда недостаточно. Ум нуждается в «поддержке, которая его заставляет работать и стимулирует мышление». Король должен тщательно выбирать своих министров: именно здесь проявляется трудное «искусство распознавать людей». Министры — при своих талантах и ограничении их власти — будут играть незаменимую роль. Они ближе к народу, чем их повелитель. У них в основном в три раза больше житейский опыт из-за возраста, знаний и практики. Они являются необходимой основой для высшей власти. Однако они не могут определять политику. Решать надлежит одному королю. «Никто другой не сделает это лучше нас; ибо только разум властителя может принять нужное решение; и, конечно, гораздо легче быть тем, кто ты есть, чем тем, кем ты не являешься» {63}.

У Людовика XIV, этого великого прагматика, практическая деятельность никогда не отделяется от теории. 1661 год положил начало написанию «Мемуаров» короля. Не соблюдая точную хронологию, Людовик XIV наметил на этот год семнадцать властных мероприятий — это почти правительственная программа.

Первое мероприятие имело отношение к судейским: подчинить себе судебную палату, изгнав некоторых должностных лиц из палаты косвенных сборов. Король заверяет, что он здесь ни в коем случае не мстит Фронде; однако этот «возврат к выполнению долга» тесно связан с волнениями 1648 года. «Слишком большое возвышение парламентов было опасным для всего королевства во время моего несовершеннолетия. Надо было их понизить не из-за зла, которое они уже совершили, а скорее из-за зла, которое они могли бы совершить в будущем».

Роспуск ассамблеи духовенства, который сильно задерживался, казался монарху также необходимым. Король Франции — защитник свобод католической Церкви Франции, но Церковь не должна ему навязывать своих решений.

Затем в «Мемуарах» упоминается о ликвидации должности генерал-полковника пехоты. Смерть герцога д'Эпернона сослужила службу: было ликвидировано учреждение, которое подымало своего сановника почти до уровня самого короля. Военной и административной монархии абсолютно не нужны старые феодальные структуры. В том же духе король наступает на непомерную власть губернаторов — этих военных высокого чина и общественного положения, которые вели себя как царьки. Теперь они теряют свою финансовую независимость, право назначать на должности и на передвижение войск.

Милостивое отношение выказано к завоеванным провинциям, с которыми нельзя было обращаться как с «покоренными территориями». Та же политика, направленная на то, чтобы примирить непримиримое, — уважать местные свободы и усилить национальное единство, навязать французский режим и завоевать сердца, — будет применена во Фландрии в 1667 году и во Франш-Конте в 1674 году. В данном случае речь идет о том, чтобы облегчить участь населения провинции Артуа.