Марк Твен - Беглые заметки об одной праздной поездке

Но вот, когда голод и жажда уверенно шли в наступление на силы и дух людей, они увидели вдалеке на волнах бочонок. Счастливая находка, думали они, в нем, конечно, найдется какая-то пища. Один смельчак поплыл к бочонку, после долгих и изнурительных усилий подогнал его к плоту. Бочонок поспешно открыли. В нем оказалась магнезия! На пятый день заметили болтающуюся на волнах луковицу. Матрос бросился в море и поймал ее. Он был смертельно голоден, но не притронулся к ней и передал ее капитану. История плаваний по морям показывает, что среди голодных, потерпевших крушение людей эгоизм редок, они обычно проявляют изумительную самоотверженность. Луковицу разделили на восемь равных частей и съели.

Наконец, на восьмой день они увидели вдалеке корабль. Они хотели поднять на весле куртку капитана Ронсевиля, чтобы дать сигнал. Они долго бились над этим, у них не было сил, они превратились в скелеты. В конце концов сигнал подняли, но он не помог. Корабль скрылся на горизонте, оставив за собой отчаяние. Скоро показался еще один корабль, он прошел совсем близко, все устремили на него загоревшиеся радостью глаза, готовясь встретить лодку, посланную для их спасения. Но и этот корабль проплыл мимо, и люди на плоту с безнадежной тоской смотрели друг на друга, ошеломленные, с посеревшими лицами. На исходе дня они опять увидели вдалеке корабль, но с острой болью убедились, что при его курсе он не пройдет близко от них. Остатки их жизненных сил почти иссякли; их губы и языки вздулись, потрескались, пересохли от восьмидневной жажды; их тела были изнурены голодом; и вот последний шанс на спасение неумолимо ускользает от них; их не будет в живых, когда на следующее утро взойдет солнце. Уже день или два они лишились голоса, не могли произнести ни слова, но сейчас капитан Ронсевиль прошептал: "Помолимся". Португалец похлопал его по плечу в знак одобрения. Все опустились на колени у весла, на котором развевалась, как сигнал, куртка капитана Ронсевиля, и склонили головы. Волны вздымались и падали; солнце - багровый, лишенный лучей диск - стояло низко над горизонтом на западе. Когда немного спустя они подняли головы, то закричали бы от радости, если бы могли, - паруса корабля висели складками и полоскались на ветру у мачт, корабль менял курс!

Все опустились на колени у весла, на котором развевалась,

как сигнал, куртка капитана Ронсевиля...

Наконец-то пришло спасение, оно пришло в самую последнюю минуту! Но нет, еще не спасение, а только надежда на близкое спасение. Багровый диск погрузился в море, тьма заволокла корабль. Но вот скоро донеслись ласкающие ухо звуки - скрип весел в уключинах. Все ближе, ближе, в тридцати шагах, но ничего не видно. Послышался голос: "Эй, где вы?" С плота не могли ответить, распухшие языки отказывались служить. Лодка кружилась и кружилась вокруг плота, вот она отошла - о ужас! - потом опять вернулась, люди на лодке бросили весла: они совсем рядом, наверно, прислушиваются. Опять голос: "Эй, где вы, морячки?" Капитан Ронсевиль едва слышно пролепетал: "Шепчите громче, ребята! Ну, все разом!" Восемь глоток захрипели: "Здесь!" Если их услышат - жизнь, если нет - смерть. Капитан Ронсевиль, когда очнулся на борту корабля, не мог вспомнить, что произошло после этой критической минуты. Заканчивая свой рассказ, Преподобный сказал:

- Лишь одно ничтожное мгновение плот был виден с корабля, только мгновение. И если бы это мимолетное мгновение ничего не принесло, судьба этих людей была бы решена. Настолько точно господь с первого дня сотворения мира предопределил все, что произойдет на земле. Когда солнце достигло в тот день кромки воды, капитан корабля сидел на палубе, читая молитвенник. Но вот он выронил его, наклонился поднять и случайно бросил взгляд на солнце. И как раз в этот момент далекий плот на один лишь миг показался на фоне багрового диска, весло с малюсеньким флагом резко обозначилось черной иглой на яркой поверхности. Но этот корабль, этот капитан и все, что свершилось в это мгновение, все это было предопределено на заре всех времен и должно было исполниться. Хронометр господа бога никогда не ошибается!

Наступило глубокое молчание, все задумались. Немного спустя тишину нарушил голос бледного и печального юноши.

- А что это такое, хронометр господа бога? - спросил он.

II

К обеду, в шесть вечера, за столом собрались все те же, с кем мы коротали время в разговорах на палубе и кого видели за утренним завтраком и ленчем, а накануне вечером за обедом. То есть три капитана, едущих как пассажиры, бостонский лавочник и бермудец, возвращающийся на свои острова, где он не был тринадцать лет; они сидели с правой стороны. Слева сидел Преподобный на почетном месте; бледный юноша рядом с ним; дальше я; рядом со мной старик бермудец, едущий на свои солнечные острова после двадцатисемилетнего отсутствия. Разумеется, капитан сидел во главе стола, напротив - казначей. Маленькая компания, но маленькие компании самые приятные.

На столе нет никаких сеток для посуды на случай качки; небо чистое, сияет солнце, на синем море едва заметная рябь. Что же сталось с четырьмя супружескими парами, тремя холостяками и жизнерадостным любезным доктором из сельского района Пенсильвании? Все они были на палубе, когда мы выходили из нью-йоркской гавани.

Вот объяснение. Я цитирую свой дневник:

"Четверг, 3 часа 30 минут дня. Плывем, миновали батарею. Большая компания - четыре супружеские пары, три холостяка и веселый, жизнерадостный доктор из пенсильванской глуши - очевидно, путешествуют вместе. Все, кроме доктора, сидят в шезлонгах на палубе.

Прошли мимо главного форта. Доктор принадлежит к числу людей, имеющих "верное средство" от морской болезни. Он порхает по палубе, раздает его своим друзьям и говорит: "Не бойтесь, я знаю это лекарство. Абсолютно верное, приготовлено под моим наблюдением". Отважно принимает и сам дозу.

4 часа 15 минут. Две дамы капитулировали, несмотря на "верное средство". Они сошли вниз. У двух других признаки недомогания.

5 часов. Исчез один из мужей, за ним холостяк. Они были нагружены "верным средством", когда поднялись с места, но достигли трапа без него.

5 часов 10 минут. Третья дама, два холостяка и еще один из мужей ушли вниз, имея свое собственное мнение о "верном средстве".

5 часов 20 минут. Плывем мимо карантинного пункта. "Верное средство" одолело всех, кроме жены шотландца и изобретателя этого страшного лекарства.

Приближаемся к плавучему маяку. Жена шотландца покинула сцену, уронив голову на плечо стюардессы.

Выходим в открытое море. Исчез доктор!"

Разгром, видимо, окончательный; отсюда - поредевшая компания за столом с самого начала плавания. Наш капитан - важный и статный тридцатипятилетний Геркулес, его загорелая рука таких внушительных размеров, что, любуясь ею, забываешь о еде. Интересно, хватит ли шкуры теленка, чтобы одеть ее в перчатку? Общего разговора нет, гудят голоса отдельных собеседников. Ловишь брошенные тут и там фразы. Вот говорит бермудец, не бывший на родине тринадцать лет: "Женщинам свойственно задавать тривиальные, не относящиеся к делу и назойливые вопросы, они любят переливать из пустого в порожнее". Отвечает бермудец, отсутствовавший двадцать семь лет: "Да, но представьте, у них логичные, аналитические умы, они умеют спорить. Вы заметили, они оживляются, как только в воздухе запахнет спором". Ясно, это философы.