Унгвари Кристиан - Осада Будапешта. Сто дней Второй мировой войны

На площади Сена происходили бурные сцены. Лейтенант артиллерии Бела Чечидловски вспоминает:

«Люди очень нервничали. На улице Оштром члены партии «Скрещенные стрелы» садились в машины и исчезали в неизвестном направлении. Я видел, как полицейский тащит на плече мешок с мукой. Тогда я понял, что же, бог мой, здесь происходит… Командир минометной батареи Тасило Тарнай находился на позициях; батарея вела огонь по Хювошвольду. Гостиница «Зольд Хордо» была открыта, и мне удалось там поесть гуляш».

Между 15.00 и 16.00 у трамвайного депо «Сепилона» вспыхнула перестрелка между наступающей советской пехотой и прибывающими на позиции немецкими подразделениями. В это же время на Швабский холм, где располагалась группа боевиков партии «Скрещенные стрелы», поступил сигнал тревоги. Группа, которую возглавлял руководитель пропаганды партии «Скрещенные стрелы» Антал Оштиан, возможно, пыталась ускользнуть из столицы, но оказалась втянутой в перестрелку с советскими подразделениями возле остановки фуникулера «Холм Сечени». Во время боя несколько боевиков, в том числе и сам Оштиан, были убиты. Оставшиеся в живых заняли оборонительные позиции в садах вдоль улицы Мартонхедь.

В 17.00 по указанию министра по мобилизации Эмиля Коваржа были подняты по тревоге методом «снежного кома» (когда каждый, кто получил сигнал, обязан передать его двум своим товарищам) члены 1-го университетского штурмового батальона. Подобный способ позволил собрать все три роты ополченцев в течение одного часа. Несмотря на то что руководитель молодежного крыла партии «Скрещенные стрелы» Иштван Жако предложил студентам покинуть столицу вместе с подлежащими эвакуации другими военизированными формированиями, командир батальона лейтенант Дьюла Элишер решил, что его подразделение останется в городе. На грузовиках студенты примерно в 20.00 прибыли из Хювошвольда в пригород Будадьёндьё. Рядовой Дьюла Камочай вспоминает:

«Посмотрев дальше, туда, где пересекаются Будакеси и Хидегкути, мы увидели что-то похожее на течение реки, только река была охвачена огнем. Что-то там горело очень интенсивным синим пламенем… «Не беспокойтесь, парни, наши машины достаточно большие. Итак, время 20.05, направление — туда, где горит» — с этими словами он (Элишер) сел в первый грузовик, который направился прямо в огонь… Мы успели попасть в самую неразбериху, в самое пекло. Неожиданно вперед выпрыгнул немецкий солдат с криком «Стоп!». Водители дали по тормозам, вокруг извивались полыхающие сполохи огня. Один из немцев сказал, что было много раненых, они принялись сноровисто хватать и бросать в открытый прицеп грузовика позади нас, где мы хранили несколько бочек с дизельным топливом, тела полумертвых несчастных.

Пока мы так стояли две-три минуты, в течение которых продолжалась погрузка, я посмотрел направо, в сторону улицы Будакеси, и увидел у поворота три сожженных танка… Наверное, когда эти танки получили попадание, топливо из них попало на дорогу, а потом загорелось после взрыва гранаты».

Студенты закрепились на Хювошвольде и направили патрули в сторону Сепилоны и Будадьёндьё. Один из патрулей захватил в плен двоих гражданских, которые разговаривали на русском языке; второй с помощью ручной гранаты подорвал советский танк в районе Будадьёндьё. Батальон жандармерии, который в тот же вечер собрался у Кровавого Луга (сквер Вермезё) и занял позиции у академии Бойяи, больницы Яноша и фуникулера, тоже приступил к ведению разведки.

Следуя полученным от немцев указаниям, 600 солдат батальона должны были удерживать фронт на участке 4–5 км в сторону северной окраины Будаэрша, а на следующий день — принять участие в контратаке. В восемь часов вечера студент Ласло Золнаи отправился навестить родственников в квартале Пашарет и отметил по пути царивший повсюду хаос:

«Я попробовал пройти по проспекту Олас. На всю ширину улицы растянулись массы военных, пешком и на машинах. Здесь же шли крестьяне-швабы, спасавшиеся бегством из Будакеси, в основном пешком. Свои пожитки они несли на себе. В этом повсеместном всепоглощающем потоке было невозможно обнаружить даже маленькую брешь. Испуганные крики пытавшихся спастись людей сопровождались все более громким грохотом орудийного огня и взрывами со стороны Сепилоны. Я попытался проложить себе путь, свернув на Варошмайор, но и здесь были видны целые легионы беженцев, двигавшиеся в сторону центра.

Я продолжал пробиваться вперед по одной из боковых улиц., с пистолетом в руке… Когда я вышел на площадь Марцибаньи, то вынужден был остановиться после того, как меня ослепил яркий луч света. После этого я разглядел, что вся площадь заполнена ожидающими чего-то военными.

К счастью, меня допрашивал венгерский офицер. Я сказал ему, что пытался пройти в квартал Пашарет, чтобы встретить там Рождество, но не смог найти дорогу. Он не стал требовать от меня документы, но выразил сомнение в том, что мне удастся пройти туда… потому что русские уже находятся на площади Пашарети и вскоре меня убьют по дороге либо те, либо другие».

В тот же день советское командование предприняло решительные атаки на Пештский плацдарм с целью не дать немцам перегруппировать силы. Одновременно начались регулярные обстрелы города. Командующий советской группировкой в Буде тем не менее принял решение сделать остановку в Сепилоне. У него были для этого веские причины, так как к тому моменту к Буде вышли лишь двадцать советских танков при минимальной поддержке пехоты. Уличные бои танкистам пришлось вести самостоятельно, что чревато серьезными последствиями на узких проходах между домами — это слишком рискованно. Поэтому советские войска уже успели потерять несколько своих Т-34, хотя они пока и не углублялись в город слишком далеко. Без поддержки пехоты было сомнительно, что им удастся удержать даже те кварталы Буды, которые они уже успели захватить. Различные источники объясняют это по-разному. Некоторые утверждают, что советским солдатам неожиданно навстречу попались гражданские лица с ценным имуществом и они приостановили наступление, чтобы иметь возможность пограбить. На самом деле они не останавливались для того, чтобы заняться грабежами, а, наоборот, стали грабить, потому что были вынуждены остановиться и дожидаться подхода главных сил.

Для одной группы людей более, чем для всех других, а именно для евреев, приход Красной армии означал освобождение. В отличие от военных руководство партии «Скрещенные стрелы» было застигнуто появлением советских солдат в Буде врасплох, и из-за этого многие потенциальные жертвы сумели избежать своей печальной участи. В первую очередь это, конечно, питомцы еврейского детского дома на улице Будакеси, где родители оставили их, прежде чем сами были депортированы или помещены в гетто. Ранним утром 24 декабря боевики «Скрещенных стрел» ворвались в здание и стали строить детей, однако, услышав звуки нарастающей канонады, решили отступить. Чуть позднее те дети видели, как на улицу с грохотом выкатывались первые советские танки. В то же утро молодчики из «Скрещенных стрел» объявились в детском доме на улице Михая Мункачи в Буде. Они отвели детей вместе с воспитателями, всего более 100 человек, во двор казарм Радецкого, где их уже ожидал заранее приготовленный пулемет. Однако, когда рано утром сюда дошли новости о подходе советских войск, массовое убийство решили отменить и группу отвели в гетто в VII округе. К сожалению, тысячи других евреев не дожили до советской победы. Об их судьбе будет рассказано далее.