Унгвари Кристиан - Осада Будапешта. Сто дней Второй мировой войны

«Через пару часов, когда я вместе с дядей Биллом снова оказался на площади Сена, там скопилась большая толпа, которая инстинктивно пыталась направиться тем же самым путем, что и предполагал план прорыва, к аллее Олас. Мы соединились с другими группами. Движение не имело общего направления. Можно было выделить несколько крупных и малых потоков, которые иногда устремлялись совсем в разные стороны, направляясь куда-то обратно в город. В ночи они брели куда-то, по всей видимости не имея ни малейшего понятия, зачем они это делают. Я отчетливо помню, как мы с дядей Биллом и его адъютантом достигли улицы Бимбо и вместе с общей толпой побрели куда-то вверх по холму. Вдруг мы услышали лязг гусениц танков. Мы тут же бросились на землю поближе к забору или стене дома, чтобы нас никто не заметил. Там было очень темно».

Сам Билльнитцер добавляет к этому описанию: «Лязг гусениц становился все громче и громче, пока все танки, наконец, с шумом и грохотом не проехали мимо нас… Мы снова убедились в том, что в темное время суток экипажи танков не видят абсолютно ничего».

Только некоторые из офицеров сумели быстро оценить обстановку. Подполковник Хельмут Вольф из моторизованной дивизии «Фельдхернхалле» (с 17 января 1945 г. — танковая. — Ред. ) понял, что в сторону аллеи Олас пройти не удастся. Он отдал приказ одному из батальонов попробовать прорваться через Кровавый Луг и улицу Кекгойо, и неожиданные для противника удары на этих участках оказались успешными. Солдатам удалось преодолеть позиции советских войск практически не встречая сопротивления. На рассвете они были уже на вершине холма Надь-Шваб-Хедь у дороги на Будакеси. В течение дня к этой группе присоединились еще примерно 2 тысячи солдат из других подразделений. Таким образом, общее количество солдат этой группировки достигло 3200.

При виде того, как охваченные яростью солдаты гарнизона бросаются на врага, не обращая внимания на потери от его огня, среди советских солдат стала распространяться паника. Об этих событиях было записано в дневнике Юдит Лихтенберг, которая была задержана НКГБ (советский Народный комиссариат государственной безопасности).

Ночью 11 февраля она пыталась прорваться от поля Леопольда в направлении больницы Святого Яноша:

«На улице Кутфельд скопилась огромная орава солдат. В итоге нам пришлось долгое время простоять у высокого забора одного из самых прекрасных загородных домов. По своим размахам сцена была достойна киностудии MGM. Лошади ржали и вставали на дыбы. Они пугались воющих сирен. Орущие солдаты пытались вытолкать из снежных завалов застрявшие автомобили. Через всю эту массу подобно слонам пробирались грузовики. На этой узкой и кривой улочке все эти неизвестные мне люди, лошади и машины создавали ужасную сутолоку. Я смотрела сверху на всю эту сцену, в которой правили страх, ужас и ненависть… После того как толпа рассосалась, разбившись на отдельные группы, мы смогли достичь улицы Белы Кирая. А затем по путепроводу добраться до железной дороги. Мы не достигли нашей цели — добраться до Фаркашрета (Волчьего Луга). То тут, то там мы видели огоньки от выстрелов из вражеских винтовок. Однако это меня уже не беспокоило — я привыкла к выстрелам. В итоге я прибилась к длиннющей колонне, которая стояла в ожидании чего-то. Огня от выстрелов больше не было видно, я только слышала винтовочные щелчки. Но внезапно выстрелы стали раздаваться очень близко. Раздались немецкие фразы. Кто-то кричал по-немецки: «Здесь, здесь!» Петер, который шел рядом со мной и постоянно потирал ладони от холода, не взглянув даже на меня, бросился на землю и попытался укрыться за легковым автомобилем. «Смешно, — подумалось мне, — каким жалким трусом ты оказался». Отдельные хлопки выстрелов сменились треском залпов. Советские солдаты, которые бежали вперед, резко стали отступать. Я поняла, что они были больше знакомы с войной, чем я… Я натолкнулась на сержанта, который крикнул по-русски: «Девочка, пошли!» — и схватил меня за руку, потащив назад. Мы бежали до следующей усадьбы, где и остановились. Мы оказались на опорном пункте. И тут я поняла, что мне, девушке, одетой в гражданское платье, шляющейся среди ночи по полю боя, надо бы объясниться. Мне стало страшно обидно. Я крикнула ему: «Стой, русский солдат! Пуф-пуф германцев». Очевидно, он понял, что я требовала от него, чтобы он отстреливался. И этого от него требовала я, советская пленница! Он ответил: «Я не командир». Я крикнула ему, перебивая шум боя: «Вы не командир. Я командир!» Я хотела организовать оборону. Но что мы могли сказать закаленным в боях солдатам, которые прошли сквозь бои на Волге и Дону, здесь, на улице Белы Кирая? Сержант оттолкнул меня в сторону и сказал: «Паника!» Я тоже видела, как распространялась паника. Рядом со мной ругался тип в меховой шапке. Немцы были очень близко. Они приближались шаг за шагом. И колонна советских солдат, отпуская проклятия, отступала. Многие бежали как только могли. Я потеряла из виду сержанта, когда меня за руку схватил фронтовой повар. Мы бежали до тех пор, пока я, обессилевшая, не упала лицом в снег. Передо мной возникло колесо автомобиля. Я закричала. Мой крик услышали. Распахнулась дверь — из нее выглянул офицер. Он о чем-то поговорил с поваром. После этого повар отнес меня к ближайшему дереву и прислонил к его стволу. Затем он услышал из движущейся толпы крик «Пошли!» и растворился в ней… После того как мы достигли Будакеси, я обернулась, и мне предстала странная картина. Красная армия отступала в направлении Будакеси. Солдаты шли в три ряда… Это походило на форменное бегство разбитой, дезорганизованной армии». (Подразделение Красной армии просто отступило перед лицом лавины прорывающихся (истребленных позже). — Ред. )

Утром 12 февраля вокруг Буды опустился густой туман. Некоторые группы численностью до 2–3 тысяч солдат и гражданских лиц воспользовались этим, чтобы пробиться в направлении высот Шваб-Хедь, Ремете-Хедь и Хармашхатар-Хедь. Таким образом из города удалось вырваться примерно 16 тысячам человек (по советским источникам, свыше 12 тыс. — Ред. ).

По плану прорыва, утвержденному немецким и венгерским командованием, штабы немецкого и венгерского корпусов в сопровождении оберфюрера СС Дёрнера с его ударной группой из пятисот человек, а также зенитчики, летчики планеров и некоторые другие подразделения должны были выйти из окружения под землей через трубу (канализационную. — Ред. ), которая проходила от так называемой Чертовой Арки до Дуная (пройдя ее против течения нечистот. — Ред. ). Путь начинался неподалеку от так называемого «большого замкового туннеля» (под Замковой горой), примерно в 2 км от советских позиций. А наружу они должны были выбраться уже в 2 км за линией советской обороны.